Поскольку в рядах городской милиции наблюдался полнейший разброд, а ее начальник, по непроверенным сведениям, сам подпал под влияние проходимца, городской голова сделал ставку на своих боевых товарищей, а именно – подвластных ему казаков. Первую акцию по очистке города от швали, возмущающей спокойствие, Костя решил возглавить самолично. В поход к дому Картошкиных отправился десяток наиболее проверенных бойцов. Впереди шагал Тимохин.
Карательный отряд имел довольно грозный вид. Шашки при ходьбе бряцали, каблуки хромовых сапог четко печатали шаг, шпоры позванивали, касаясь мостовой. Время от времени тот или иной казак звонко щелкал нагайкой, а затем засовывал ее за голенище. Не хватало только песни «Любо, братцы, любо…». Но казаки были настроены решительно, и им было не до песен.
Перед выходом Костя вкратце обрисовал ситуацию. Он сообщил: неизвестно откуда явившегося смутьяна, который выдает себя за чудотворца, необходимо арестовать и должным образом наказать.
– Вы же видите, к чему дело идет, – толковал он станичникам. – К полной деморализации. (Костя любил громкие, «умные» слова.) Вторую неделю этот урод трется в нашем городе, а что в результате? В божьем храме он шороху навел, Огурца в больничку уложил, а главное, алкаши подняли головы. Ходят по улицам и права качают. Надо этой анархии положить конец!
Казачки, соглашаясь, качали головами. В настоящий момент они были готовы перепороть хоть весь город.
Среди публики, составившей карательный отряд, находился и уже упоминавшийся на страницах этой книги несчастный отец Гена Соколов. Прошло три дня с тех пор, как он похоронил сына, и теперь пребывал в состоянии несвойственного ему горестного отупения. Гена даже не ожидал, что будет так тяжело переживать смерть малолетнего Славы. Посиневшее личико ребенка не переставало возникать в памяти. Дома творилось черт знает что. Жена Света непрерывно плакала. Ненаглядная теща Гены, Анна Григорьевна, ревела в голос, рвала на голове волосы, обвиняя в смерти внука то себя, то соседскую девчонку, то городскую медицину, а то и придурковатого чудотворца, который и вовсе был ни при чем. Атмосфера оказалась настолько угнетающей, что Гена старался как можно меньше бывать дома. В казаки он записался года два назад. До сих пор к своим обязанностям относился с прохладцей, но в последние дни буквально дневал и ночевал в управе. В душе он поклялся отомстить за смерть Славы. Кому? Он не знал точно. Но больше всего в данный момент ненавидел этого патлатого урода в замызганном джинсовом костюмчике. Он вспоминал убогую горницу в доме Картошкиных, мертвого сына, лежащего на столе в ярком конусе электрического света, свои жалкие попытки всунуть в руку чудотворца деньги, и его передергивало от омерзения. Послушал дуру-тещу, побежал к этим уродам… Тьфу!
Теперь представилась возможность сквитать счеты. И Гена заранее торжествовал.
Двигавшаяся к дому Картошкиных группа захвата привлекала внимание прохожих. Народ, уже зная, что власть в городе перешла в руки казаков, и прочитав первый приказ (указ), радовался и страшился одновременно. Радовались обыватели тому обстоятельству, что наконец-то ими будет править «твердая рука и строгий глаз», а страшился народ телесных наказаний, поскольку мыши, крысы и тараканы имелись в каждом доме. Сейчас население Верхнеоральска, взирая на лихих ребят, шедших посреди улицы, гадало, куда это они направились? Уж не пороть ли первую жертву?
Казаки в окружении зевак подошли к дому Картошкиных.
– Здесь? – спросил Костя.
Соратники закивали.
– Иди, вызови его! – скомандовал он Гене.
Тот бросился в дом и скоро вышел, ведя за руку Шурика. Следом высыпали и другие обитатели дома. В настоящий момент это были мамаша Картошкина, Толик и близнецы Сохацкие. Дашу Плацекину отцу кое-как удалось увести домой, а Иван, ввиду тесноты у Картошкиных, обитал в гостеприимном доме отца Владимира.
– Вот он, этот человек, – объявил Гена.
– В чем дело? – спокойно спросил Шурик.
– Ты народ мутишь?! – грозно спросил Костя.
– В каком смысле?
– Сам знаешь, в каком! Давай собирайся…
– Куда это?
– А туда!.. На суд и расправу!
– Я вас не понимаю.
– Ничего, скоро поймешь. Хватай его, ребята.
Казаки бросились к Шурику, вмиг скрутили ему руки и поволокли со двора.
– Эй, вы чего делаете?! – закричал Толик Картошкин. – Отпустите его сейчас же! – И он бросился на выручку. Близнецы, которые всегда были не прочь подраться, кинулись следом.
– Ах вы, алкашня! – вскричал Костя. – А ну-ка, ребята, всыпьте им!
«Ребята» немедля выхватили из-за голенищ сапог свой плеточки, и дело закипело. Получив по крепкой плюхе, Толик и близнецы тут же поняли: голыми руками против нагаек драться несподручно. Они повыдергивали из изгороди колы, и теперь соотношение сил несколько изменилось. Свист плеток перемежался глухими ударами дубин, и все это сопровождалось воплями и стонами. Однако постепенно численное преимущество казаков начало сказываться. Оборонявшихся удалось разделить и оттеснить к стенам дома и к сараю. Толик сражался как лев. Кол мелькал в его руках подобно цирковой булаве в руках жонглера. Однако казаки не спешили бросаться под грозное оружие. Один из них, а именно Гена, незаметно подкрался сзади и треснул рукояткой нагайки, внутрь которой был залит свинец, Толику по темени. Боец покачнулся. В этот миг на него бросились остальные, прижали к земле и вывернули руки. С близнецами покончить оказалось уже проще. Увидев, что предводитель пал, они побросали свое оружие и подняли руки. Сохацким всыпали по паре горячих и отпустили. Сопротивление было подавлено.
Пока несколько потрепанные казаки собирали с поля боя предметы формы и амуниции, мамаша Картошкина, доселе молча созерцавшая битву, подошла к атаману.
– Ты чего затеял, Костя? – поинтересовалась она спокойно.
– Или приказа не читала! – веско ответствовал атаман, он же городской голова.
– Не читала я твоего приказа, – чуть повысив тон, отозвалась мамаша, – и читать не собираюсь. Ты мне ответь, по какому праву врываешься в частное владение и учиняешь погром? По какому праву отметелили моего сынка? И, наконец, по какому праву схватили этого человека?! – И она указала на Шурика, которого крепко держали за руки двое опричников.
– Я теперь в городе главный, – гордо ответствовал Костя. – Что хочу, то и делаю! А этого… – он тоже ткнул пальцем в Шурика, – будем судить.
– За что же, интересно?
– За нарушение общественного порядка, подстрекательские речи и нанесение тяжких телесных повреждений.
– Каких повреждений? Кому?..
– А тому! Огурцу, например. И попу…
– Огурца его шофер ткнул.
– А кто приказал?
– Не было никакого приказа.
– Разберемся. – Произнеся это сакраментальное слово, Костя обозначил свой истинный статус. А мамаша Картошкина тут же его озвучила: