Не успела Ладейникова произнести эти слова, как вокзальная дверь отворилась и в зал ворвался громадный бородатый мужчина в ватнике и кирзовых сапогах.
– Электричка скоро? – спросил он с ходу.
– Мы не знаем, – в один голос отозвались Артем и профессорша.
– А Доницеттьевка как полыхает! – безо всякой связи с предыдущим вопросом восторженно вскричал мужчина. – Любо-дорого… Прям-таки феерия!
– Кто полыхает? – не понял Артем.
– Дом творчества имени композитора Доницетти. Который – «Любовный напиток»… э-э… «Лукреция Борджиа». Оперы такие. Или не слыхали? Хорошая, между нами, музыка… Задушевная… Вот, к примеру… – И мужчина приятным тенором пропел фразу на чистом итальянском языке:
Уна фуртива лагрима,
Нельо кесвоис сунто…
Из «Любовного напитка», значится. – Он внимательно оглядел присутствующих, которые потрясенно молчали. – А вы случайно не погорельцы? Вид у вас презабавный. Особливо у гражданки.
Наши герои кивком подтвердили сей прискорбный факт.
– И хорошо, что спалили, – заметил знаток оперной тематики. – Дела там, между нами, творились о-го-го какие нехорошие! Мерзкие делишки! Ну да ладно, как говорится, было и сплыло. Огонь очистит место…
Зал ожидания стал наполняться возбужденными людьми. Все только и говорили, что о пожаре. По обрывкам фраз, долетавшим до Артема, он понял: народ в целом одобрял гибель Доницеттьевки.
– Ведьмы там собирались и ведьмаки… – шепотом рассказывала старуха в допотопном салопе другой такой же старозаветной бабке. – Бесовщину устраивали. Отец Пафнутий урезонивать их приходил, так они его, бедного, так напоили… – бабка поджала и без того тонкие губы, – своими чародейскими зельями, что года не прошло, с колокольни, несчастный, сверзился.
– А еще, – подхватила другая салопница, – у Дуськи Кроваткиной из Сорокопятова мальчонка пропал. Годика не было. Прямо из люльки утащили. Сорокопятово ведь рядом с этой сатанинской доминой находится. Кинулся народ искать. Все на домину указывает. Ну, подошли… Давай шуметь. А что скажешь? Мол, вы малютку украли? Дак никто не видал. Орали, орали… Подъехали мильтоны. Что за шум? Эти сорокопятовцы и объяснить толком ничего не могут. Одно слово – пошехонь косматая. Дитя, говорят, у нас пропало. Сколь годов? Восемь месяцев. Да вы что, оглашенные, несете?! – слышат в ответ. – Неужто он сюда прибежал?! Кому нужен ваш сопляк? Здесь интеллигенция…
– Вот то-то и оно, что интеллигенция, – отозвалась первая старуха и покосилась на парочку погорельцев. – А мальчонку они, видать, съели.
– Может, съели, а может, в жертву нечистому принесли. В хоромине этой испокон веку темные дела творились. Мне тятенька рассказывал, а ему евоный про тамошних господ-то… колдуны да чернокнижники… Христианских людей изничтожали. Как-то еще до войны канаву возле хоромины для неких целей рыть вздумали. И только копнули, на кости наткнулись человечьи. Да не могилка. Много костей… И все вперемешку…
– Страсть-то какая!
– Ничего себе, – еле слышно произнес Артем, кивнув в сторону старух. – Неужели правда?
Ладейникова пожала плечами, но благоразумно промолчала.
Народ высыпал на перрон. Вдали раздался гудок электрички. Вскоре наши герои уже сидели на жестких вагонных скамьях: Артем у окна, профессорша – привалившись к его плечу. Она заснула, задремал и Артем. Странные обрывочные сны необычайной яркости снились ему. Сны нанизывались один на другой и, несмотря на то, что Артем поминутно просыпался, превращались в логически связанную между собой цепочку видений, одновременно фантастических и вполне реальных. Вот Дом творчества, народ в овальном зале, но головы у присутствующих если и человеческие, то весьма гротесковые. У кого-то вместо носа хобот или вместо двух глаз – три, причем один на лбу. Тут же и вовсе животные или птичьи личины, но тоже не реальные, а словно преломившиеся в кривом зеркале. Сцена. На ней Ладейникова совершенно голая, а рядом Манефа в облике маленькой собачки. Появляется Трофим Петрович. Собственно, ничего от обычного Трофима Петровича в нем нет. Просто темная фигура без лица, однако Артем знает, что это именно он. Собравшиеся шумят, выкрикивают непонятные слова, но что именно, разобрать невозможно. Собачка Манефа бросается на Трофима Петровича, но тот отшвыривает ее ударом ноги, и Манефа превращается в язык пламени. Мгновенно вспыхивают и все присутствующие. Они становятся факелами, но не мечутся, а исполняют некий плавный танец. Наподобие менуэта. Факелы приседают, кружатся… И при этом неимоверно чадят. Только Ладейникова и Трофим Петрович не вспыхнули, но и с ними произошли презабавные пертурбации. Профессорша излучает яркий холодный свет, а фигура Трофима Петровича преобразилась в гигантское остроугольное лицо, наподобие небесного месяца, каким рисовали его в старину. На фоне сияния, исходящего от Ладениковой, грозно чернели два рога лунного серпа. В зале, меж факелов, вдруг плавно запорхали голозадые, похожие на херувимов младенцы, но только не розовые, а коричневые, словно шоколадные…
– Негритята прилетели! – завопили факелы. – Он здесь! Он среди нас!..
На этом захватывающем месте сон неожиданно прервался. Артем почувствовал толчок в плечо. Он открыл глаза. Электропоезд прибывал в Москву.
– Поедем ко мне, – заявила Ладейникова тоном, не допускающим возражений.
– Почему к тебе? Я уже три дня дома не был.
– Успеешь еще побывать… Чего тебе там делать?
– Да хотя бы помыться. После всех этих приключений я грязен как свинья.
– У меня примешь ванну. Времени у нас мало. Нужно действовать немедленно.
– Ты что же, хочешь прямо сегодня привести свой план в действие?
– Конечно. А чего медлить… Приготовлю все, что необходимо, и отправимся.
– На чем, интересно?
– У тебя же есть машина, вот на ней и поедем.
– Тем более нужно заехать домой. Ведь машина стоит у подъезда. Давай так. Сейчас берем такси, отвозим тебя, а потом я еду домой. Выкупаюсь, отдохну и приезжаю к тебе.
Ладейникова не отвечала, видимо, что-то обдумывала.
«Наверное, боится, что я не вернусь», – подумал Артем.
– Хорошо, – наконец промолвила она. – Только дай слово… Хотя можно ли ему верить? Ладно. Придется. Но я на тебя очень рассчитываю. – В голосе Ладейниковой послышались несвойственные ей просительные нотки. – Ты уж, пожалуйста, не подведи.
Артем заверил, что непременно явится.
– Сейчас восемь, – сообщил он, взглянув на часы, – в двенадцать я буду у тебя.
Дом, милый дом. Он сунул ключ в замочную скважину. Может, плюнуть на все? Плюнуть и забыть! Не было никакой Ладейниковой, никакого Трофима Петровича. Не было и нет! Сесть сейчас в машину и рвануть в Крым. Сентябрь – самое время. Еще можно купаться и загорать, основной народ схлынул… Спокойный, тихий отдых… Покантоваться там недельки две, а потом в Одессу…