Тут для того, чтобы выяснить детали, и времени, и сноровки требовалось побольше. Итак… На глазах Скокова его прежний знакомый, некий Фофанов, бросился под трамвай. Причина?
Какие-то особые обстоятельства для этого поступка отсутствовали. Фофанов, в прошлом тоже карманник, ныне переквалифицировался в карточного шулера. В крупной игре был не замечен, однако дела у него шли неплохо. Причин для самоубийства не имелось. Хотя этот случай больше всего напоминал именно самоубийство. Фофанов сам полез под колеса, причем в таком месте, где трамвай замедляет ход. Дальше…
Скоков вместе с членами своей бригады отправился отдыхать на природу. Здесь тоже происходит странный случай. Молодой рабочий Табунов ни с того ни с сего решил изобразить из себя тореадора и бросился биться с быком. В результате Табунов получил тяжкие телесные повреждения и, видимо, станет инвалидом.
И, наконец, самое удивительное событие. Во время смены, в которой работал и Скоков, чуть было не случилась серьезнейшая авария. При транспортировке разливочного ковша, полного расплавленного металла, произошел обрыв троса, ковш наклонился, и металл едва не залил разливочную площадку и всех, кто на ней находился. Все могло быть значительно хуже, если бы ковш опрокинулся. Ничего подобного давным-давно не случалось. Тросы проверяли буквально за неделю до аварии. Все три случая произошли в течение месяца, и первый случился как раз в то время, когда, по предположению Севастьянова, к Скокову попала таинственная монета. Однако…
Однако не случайности ли это? Зачем, скажем, Скокову уничтожать Фофанова? Как будто ничего плохого тот ему не сделал. Шли по улице, разговаривали… Потом этот малый, решивший показать свою удаль и сразиться с быком. Опять же, какое отношение к этому имеет Скоков? И, наконец, обрыв троса… Если аварию устроил Скоков, то, опять же, для чего? Возможно, все эти события произошли помимо его воли? Ну скажем, Скоков по какой-то причине вышел из себя… Выброс психической энергии… Однако это всего лишь догадки. Необходимо узнать две вещи. Действительно ли монета у Скокова? И, главное, обладает ли она теми свойствами, которые ей приписываются? И еще. Неплохо бы выяснить: как она попала в Соцгород?
«Вот я и разбогател», – мысленно в который уж раз повторял Скок. Он до сих пор пребывал в чрезвычайном возбуждении. Перед глазами стояла картина недавнего налета: пустынная улица, залитая ярчайшим солнцем, белое лицо и выкаченные глаза пожилого мужчины, кассирша, застывшая как соляной столб. Выстрел…
Скок стоял поодаль от печи и созерцал огненные языки, вырывавшиеся из ее жерла. Мысли его были далеко.
«Сколько денег я хапнул? – размышлял он. – Тысяч сто, сто пятьдесят… А может, двести? Нужно обязательно пересчитать». Ну ладно, пересчитает… И что потом? В этом-то и есть главная закавыка. Прогулять? Так поступило бы большинство его знакомых. В кабаках порезвиться… Поехать в Сочи… «У моря Черного, где ночи томные, вас ждет любовь», – возникли в голове строчки полузабытой песенки. Скок представил огромный зал, полный жующих и выпивающих людей. Пахнет вкусной едой, хорошим табаком и дорогими духами. Столик, за которым он сидит, уставлен бутылками с пестрыми этикетками. Тут же – икра, осетрина… Еще чего? Фантазии явно не хватало. Он был в классном ресторане всего два раза в жизни: один раз – в Москве, а другой – на юге, и воспоминаний явно не хватало. Тем более что оба раза он почти сразу напился, и все вокруг было вроде как в тумане. Музыка, конечно же… Цыгане или джаз. Сунул лабухам червонец, а в ответ: «Эту песню мы посвящаем нашему гостю Юрию Скокову, прибывшему к нам с далекого Урала». И вот уже несется над гомонящим залом, над головами жрущей, пьющей и ничего иного, кроме собственного бормотания, не слышащей публики: «Здесь под небом чужим я как гость нежеланный, слышу крик журавлей, улетающих вдаль…» И никому нет дела. Только вор выронит из глаз одинокую слезу, вздохнет угрюмо и опрокинет в себя разом фужер водки. Эх, забыть бы, забыть!..
Нет! Кабаки, конечно, вещь хорошая, но там быстро все промотаешь, будь у тебя хоть миллион. Домик купить? Чтоб абрикосы, персики и разная там хурма под окнами цвели. Вышел на крыльцо, потянулся… Напротив морская волна плещет, пляж сверкает, курортницы в купальниках гуляют. И чего дальше? Пройдет месяц, другой, а потом пойдут дожди… тоска нахлынет. Как можно без дела? Значит, опять по карманам тырить? Нет, с этим придется завязать. На кой черт карманы, когда денег и так выше крыши. Но чем заняться? Урюком на базаре торговать? Это не по нему. Как же их, бабки то есть, потратить? Эх, махнуть бы на Гаити. Да как туда попасть? Граница в нашем государстве на замке.
– Эй, Юрка?! – услышал Скок словно с другой планеты голос сталевара Степана Тимофеевича Галушко. – Хрена спишь?! Кончай мечтать, хватай лопату!
«Эх, чтоб тебя! – разозлился Скок. – Помечтать, гад, не даст! Лопата, лопата!.. Завтра же моей ноги здесь не будет!»
«Нет, погоди, – одернул внутренний голос. – Не торопись, пацан. Куда спешить. Прокатит шухер, тогда можно и линять».
После смены Скок некоторое время толкался на трамвайной остановке, не зная, в какую сторону ехать. Правильнее всего, конечно же, отправиться в общагу, но ему очень хотелось быть поближе к деньгам. И он решил двинуть на Карадырку, до которой – всего две остановки.
Когда Скок вышел из трамвая и направился в гору, стояла густая летняя ночь. Пахло скошенной травой и какой-то заводской химической вонью. Дорогу пересекли два ярких огонька.
«Кошка, – понял Скок. – Вот ведь не спится им. Бродят по ночам, прямо как я». Он усмехнулся своим мыслям.
Вот и знакомая перекошенная калитка. Надо бы поправить.
Скок прошел во двор, дернул дверь. Конечно же, не заперта. А если кто залезет? Брать тут, конечно, нечего, об этом все здешние знают, но если непрошеный гость пошарит в погребе, то внакладе, безусловно, не останется.
Воздух в комнатушке был наполнен густыми ароматами водочного перегара и кислой капусты. В темноте раздавался могучий храп матери. Скок запалил керосиновую лампу. Так и есть! Гуляла! На столе сохранились остатки пиршества. Пустая на три четверти бутылка водки и алюминиевая миска, на дне которой, среди водянистых волокон капусты, валялась хлебная корка. При виде хлеба Скок испытал приступ голода. Он пошарил на плите. Пусто. Даже картошки нема. На полке стояла кастрюля.
– О! – воскликнул Скок. В кастрюле лежал круг краковской колбасы и кусок жирного окорока. Видать, часть оставленных денег пошла на закупку продуктов.
Скок отломил кусок колбасы, отрезал краюху хлеба и стал с хрустом жевать. Чесночный дух пополз по комнатушке. Мать перестала храпеть и со свистом потянула носом.
– Кто тут? – хрипло спросила она.
– Я, мамаша, – откликнулся Скок.
– А, ты… Чего среди ночи болтаешься?
– Смену отработал.
– Есть, наверное, хочешь?
– Да я уже… Колбасу нашел… Ты не против?
– Жри на здоровье. На твои деньги куплена. Спасибо, что мать не забываешь. Кстати, откуда столько?