– Мамаша, ты чего?..
Но та лишь невнятно замычала.
– Допилась, – в сердцах произнес Скок. – «Скорую» нужно вызывать.
Он быстро оделся, на ходу вспоминая, где находится ближайший телефон-автомат. Минут через пятнадцать он в трубку растолковывал, куда надо ехать. На том конце провода, судя по голосу, молоденькая девица никак не могла понять, где же находится эта самая Карадырка? Наконец она приняла вызов, и Скок поплелся к землянке. Дорогой он размышлял о внезапно возникшей ситуации. В голове копошилась подленькая мыслишка: если мамаша помрет, будет очень даже замечательно, поскольку единственный свидетель его преступления исчезнет. Скок гнал от себя эту мысль, однако она уютненько устроилась на дне сознания и время от времени попискивала: «Все будет замечательно, все будет классно!»
Скок остановился на том месте, где дорога начинала подниматься в гору, и стал поджидать «Скорую». Наконец она появилась. Скок замахал руками. Машина остановилась. Из нее вышел хмурый мужчина в белом халате, а следом толстая медсестра с чемоданчиком.
– Показывай дорогу, – обратился хмурый к Скоку. – В этих ваших трущобах элементарно заблудиться.
В землянке мужчина мельком глянул на стол, где до сих пор стояли две бутылки: одна пустая, другая – наполовину полная. На лице его появилось брезгливое выражение. Он подошел к кровати, на которой лежала мать, оттянул веки, двумя пальцами поднял ее руку, потом отпустил. Рука безжизненно упала на бок.
– Пила? – спросил хмурый, хотя это было и так ясно.
– Само собой, – отозвался Скок. – А как при такой жизни не пить?
– Вот и допилась. Инсульт у нее.
– И что теперь? – спросил Скок.
– Да ничего.
– В больничку повезете?
– Нет, не повезем!
– Почему это?!
– Она к вечеру отойдет.
– Так сделайте что-нибудь!
– Тут уже ничего не сделаешь. Кончается она.
– Как это, то есть, кончается? Вы – медицина! Лечить должны.
– Должны, – согласился хмурый. – Но в данном случае это не поможет. Я же говорю: все!
– Я денег дам…
– Не нужно мне твоих денег. На похороны лучше потрать.
Скок напрягся и заскрипел зубами. Ему очень хотелось врезать этому мужику по его хмурой роже. Тот, видать, почувствовал реакцию парня. Он опасливо отодвинулся, однако развел руками.
– Все. Моя помощь здесь не нужна. Будь здоров.
– Заживо хороните! – заорал Скок.
– Успокойся. Лучше, вон, водки глотни. На ноги ее уже не поставишь.
«Скорая» укатила, а Скок остался рядом с умирающей матерью. И тут в голову пришла первая здравая мысль. Самое время перепрятать деньги и оружие. Скок запер изнутри входную дверь, потом спустился в погреб, достал рюкзак, спортивный костюм и пистолеты. Печка еще не остыла. Он подбросил в нее пару полешек, дождался, пока разгорится пламя, и засунул туда костюм.
Теперь деньги и оружие. Он пошел в сарай и, не обращая внимания на визг голодных поросят, выкопал в углу яму, положил туда рюкзак с деньгами и оба пистолета, заложил схрон досками, забросал землей, утрамбовал ее, а сверху накидал разной дряни: какие-то мешки, ящики… Оставшись доволен, он повернулся к поросятам, налил из стоявшего здесь же ведра в чашку столовских объедков и направился в землянку.
Мать все так же без движения лежала на кровати. Скок даже не представлял: в сознании ли она? Рот был полуоткрыт, зрачки не двигались. Минут десять он просидел у ее изголовья, потом поднялся. Нужно было позвать кого-нибудь из соседей, хотя бы ту же Марусю Спиридонову, о которой рассказывала мать. Однако Маруся была легка на помине.
В дверь нерешительно стукнули, потом она отворилась, и в щель просунулась женская голова.
– А Матрена чего лежит? – спросила голова.
– Кто? – не понял Скок.
– Сама-то.
Скок вспомнил, что полное имя матери было – Матрена. Но чаще ее звали Мотей.
– Плоха она, – сообщил парень. – А ты сама-то кто?
– Соседка ейная, Маруся. А ты Юра?
– Ага.
– Так чего с Матреной?
– Лепила сказал – инсульт.
– Лепила?
– Ну доктор, или кто он там… В больницу определять не стал. Говорит: сама к вечеру помрет.
– Ой!
– Так что ты, Маруся, посиди с ней. Денег я дам. А если преставится, сделай все как полагается. Соседок позови, обмой… Гроб пусть сделают… Ну, и к поминкам подготовься. Народу сообщи. Там в сараюшке поросята. Пусть заколют и зажарят. И курей тоже. – Скок достал из кармана пачку пятирублевок. – На, возьми. Хватит?
– Наверное.
– Не хватит, я еще дам. Сделай все путем. Чтобы было как у людей.
– А ты сам куда?
– На работу схожу. Отгул попрошу. Скажу, мол, мать помирает.
Когда Скок вечером вернулся в землянку, мать лежала на кровати обмытая и обряженная. На глазах – два пятака, а челюсть подвязана платком.
– Как ты ушел, она через полчаса и преставилась, – шепотом сообщила присутствовавшая здесь Маруся Спиридонова.
Скок огляделся. Кроме Маруси в комнатушке находились две незнакомые бабки, до глаз повязанные черными платками. Пол был чисто вымыт, на выскобленном столе стояла непочатая бутылка водки, на тарелках под салфеткой лежали нарезанные хлеб и колбаса. Тут же стояла иконка, перед которой была зажжена свеча.
– Гроб к завтрему будет, – продолжала информировать Маруся. – Свинок закололи, курей тоже. На кладбище я послала малого. Еще не вернулся. Думаю, все нормально будет. Народ в курсе. Машину бы надо…
– Обещали предоставить, – сообщил Скок.
– Ну тогда все. Ночевать здесь будешь?
– Ага.
– Оставляю тебя одного. Кто зайдет прощаться, тому наливай. Сам много не пей.
– А продукты на поминки?
– Все есть.
– Денег хватило?
– С лихвой. Еще останется. Не беспокойся. Все будет в порядке.
И Скок остался один. Он сел за стол, налил себе почти полный стакан водки, неумело перекрестился и выпил. Потом взглянул на лежащее на кровати тело.
– Что ж, мамаша, – тихо произнес он. – Вот и настал твой конец. Жила ты, бедолага, как попало и померла так же, не чуя последнего часа. А он пришел, этот час… Внезапно пришел. Пила ты… Да, пила! Но не от этого ты отдала богу душу…
– Но тогда от чего, если не от водки? – спросил некто, который сидел где-то глубоко внутри него. – От старости? Но ей было немногим за пятьдесят.
– От жизни собачьей! – изрек Скок и снова налил полстакана.