Поев, Скок улегся на кровать и задумался. Что-то мешало сосредоточиться. Ах да! Деньги! Нужно сходить, проверить: на месте ли они? Но вставать не хотелось. Скок задремал. Спал он, судя по наручным часам, минут сорок, а когда очнулся, в землянке было почти темно. Скок соскочил с кровати, потянулся. Что делать дальше? Лечь окончательно? Нет. Слишком рано. А то проснешься среди ночи и до утра не сомкнешь глаз. Покурить, что ли?
Он вышел во двор и огляделся. Солнце уже зашло. Лишь яркое свечение указывало на то место, где оно скрылось. Пахло полынью и дождем. Где-то неподалеку пиликала гармошка, и слышались пьяные голоса, выводившие «По Дону гуляет казак молодой…». Пойти, что ли, к ним, присоединиться к веселью? – размышлял Скок. Надо думать, с радостью пригласят. У него и бутылка имеется. Он представил преувеличенные восторги малознакомых людей при своем появлении. Вначале раздадутся вопли: «Выпей с нами, братан!» – потом полезут целоваться… Скока передернуло от отвращения.
Нет, хватит! В конце концов, ему уже нечего корчить из себя блатного. Наелся по горло! Сыт!
Лучше проверить, в целости ли денежки.
Он вернулся в землянку, зажег керосиновую лампу и направился в сарай. Замка здесь не имелось, однако он и так чувствовал – сюда никто не заходил. Кучу хлама, под которой спрятаны деньги, никто не тревожил. На всякий случай Скок подкрутил фитиль и поднял лампу повыше, стараясь углядеть – не прячется ли кто в дальнем углу, и вдруг увидел висящую на гвозде не то простыню, не то старую скатерть. Присмотревшись, Скок понял: перед ним вовсе не предмет домашнего обихода, а человеческая фигура, закутанная во что-то бесформенное.
– Ты кто? – спросил он. – И чего тут делаешь?
Человек молчал.
Скок поднес фонарь к лицу незнакомца, и его словно пронзило током. Колени внезапно подогнулись, и он чуть не сел на земляной пол сарая.
Перед ним стояла мать!
Скок никогда не отличался трусостью, однако на сей раз самообладание отказало ему. Гортань перехватило, словно некто сжал ее ледяной дланью. Он не мог вымолвить ни слова. Мать смотрела ему в лицо мертвыми глазами и тоже молчала.
Наконец столбняк немного отпустил нашего героя. Сколько на это понадобилось времени: пять минут или час? Лампа в его руках уже начала чадить.
– Ты зачем явилась, мамаша? – прошептал Скок.
Существо не отвечало и все так же неподвижно пялилось на сына.
«Девять дней когда?.. – соображал Скок. Мысли метались в голове, точно вольные птички, попавшие в клетку. – Завтра?.. Нет, кажется, послезавтра… Чего она явилась?.. За мной?..»
– Я не виноват! – вдруг заорал он. – В смерти твоей не виноват! Я не хотел!..
Мать не двигалась.
Он расхрабрился и тронул ее за плечо:
– Пойдем в дом.
Она молчала.
– Пойдем, мамаша.
Скок потянул ее за руку. Рука была холодная, как лед, и Скока передернуло от омерзения.
Мамаша безропотно пошла вперед, ведомая за руку сыном. Во дворе было совсем темно. Скок отворил дверь землянки и пропустил мать вперед.
«Что с ней делать? – лихорадочно размышлял он. – А если кто-нибудь войдет?»
Хотя кто мог явиться сюда среди ночи?
Мамаша и в землянке вела себя точно так же, как и в сарае. Она неподвижно стояла посреди комнаты.
– Ты зачем пришла? – спросил Скок. – Почему тебе в могиле не лежится? Чего мне теперь с тобой делать? На девять дней придут люди тебя поминать, а ты – вот она, «пожалте бриться». Очень мило, ничего не скажешь. И куда прикажешь сейчас тебя положить. Вот что. Давай-ка под кровать. Тебе ведь все равно – где лежать. Места там полно…
Утром, часов эдак в семь, когда все нормальные люди досматривают самые сладкие утренние сны, в квартире Севастьянова раздался телефонный звонок. Профессор проснулся, когда телефон надрывался в пятый или в шестой раз. Некоторое время он лежал, сонно размышляя: кому это он вдруг понадобился в такую рань? Аппарат не умолкал. Чертыхнувшись, Севастьянов поднялся со своего ложа и прошлепал в прихожую.
– Да? – пробурчал он в трубку.
– Спишь, Серёнька?
Вначале Севастьянов даже не понял, кто говорит.
– Само собой, – недовольный фамильярным обращением, произнес он.
– А у меня есть новости, – продолжал вещать голос. – И какие! Ты, парень, обалдеешь.
– Это кто? – спросил профессор.
– Ну ты, Серёнька, даешь! Старик Кобылин тебя беспокоит. Забыл такого?
– Извините, Тимофей Иванович. Спросонья как-то…
– Извиняю, дорогой. Нет, ты только послушай…
– А позже позвонить нельзя было? – разозлился Севастьянов. – Я в отпуске. Могу хоть сейчас отоспаться?
– Можешь, можешь. Не возражаю. Однако события произошли экстраординарные. Я тебе еще в четыре часа звякнуть хотел. Но воздержался. Подумал: рановато.
– Это вы правильно подумали.
– Нет, ты слушай. Про ограбление возле швейной фабрики слыхал?
– Как будто нет.
– Ну ты даешь! Весь город гудит… Вы, ученые, в каком-то вакууме обитаете. Ничего не слышите, ничего не знаете…
– Ладно, не томите.
– С неделю назад, а может, чуть раньше на кассиршу, везшую из банка зарплату, прямо возле входа на фабрику напал грабитель, застрелил охранника насмерть, деньги забрал и был таков.
– Жуть, конечно, но какое ко мне имеет отношение это преступление?
– Ты слушай дальше. Бандита, конечно же, пока не поймали, но этот охранник, фамилия его Николаев, вчера явился домой. Об этом меня один знакомый проинформировал. По секрету, естественно.
– Ну и что?
– Неужели не понял?! Он сам пришел. Своими ногами! С кладбища, понимаешь?!
– В каком смысле с кладбища?
– Ты идиот или как? Его же похоронили!!!
– Так он мертвый?!
– Я же говорю: застрелили!
– Его похоронили, а он домой явился… Это как же понимать?
– Очень просто. Он – мертвый, но может передвигаться.
– Не может быть!
– Может!
– Возможно, он был не убит, а только ранен. В гробу очнулся, сумел выбраться и отправился домой.
– После того как в нем неделю пролежал. Так не бывает!
– Как же это объясняют… э-э… компетентные органы?
– Да никак. Они сами, типа, в трансе.
– Честно говоря, плохо верится, но допустим. А дальше что? При чем тут я?
– Ты знаешь, я тоже голову ломал над этой загадкой. Всю ночь не спал. Думал, думал… И вдруг меня осенило!