– То есть?
– Не знаю. Не могу четко сформулировать. Ей, Елене, значит, двадцать четыре года, а до сих пор одна.
– Не так уж много, – шутливо сказал Валера.
– Правильно! – горячо заговорил участковый. – Но ни с кем не встречается. Никто ее до дому не провожает. Уж я бы знал. Допустим, не до романов. Брат – калека, родители недавно померли. Старуха еще эта… Кормить всех нужно. А врачам не так уж много платят. Значит, на две ставки, дежурства там… разное прочее. Но работает она мало. Едва ли на ставку. Потом, одевается, я вам скажу! Прямо как в заграничном кино! Откуда деньги? От родителей остались? – он пожал плечами. – Не знаю… Возможно. Допустим, вещи в скупку носит? Нет этого! Опять же уезжают они с братом два-три раза в год. В Москву или еще куда…
– Вы что же, за ней следите?
– Не слежу я, дорогой товарищ, а присматриваю. На то я и участковый, чтобы о жильцах своих все до нитки знать. Должность такая.
Беседа с бдительным участковым ничего не прояснила, а еще больше запутала.
По правде говоря, Валера был заинтригован. И поэтому не стал тянуть с визитом. Вот только как объяснить свое появление?
«А скажу-ка я правду, – решил Валера, – не всю, конечно, а основные данные». На том и порешил.
Обитую кожей дверь украшала медная табличка с гравированной надписью «Сергей Сергеевич Донской». Прежний хозяин, понял Валера, и нажал кнопку звонка.
Дверь тотчас открылась, на пороге показалась пожилая женщина со строгим лицом, она молча кивнула головой, предлагая заходить.
Валера последовал приглашению и оказался в огромной прихожей. Пожилая сразу же исчезла за тяжелыми бархатными портьерами, а вместо нее вплыла другая – высокая и молодая. В прихожей было полутемно, и Валера не сразу различил черты ее лица.
– Здравствуйте, – произнесла она низковатым, мелодичным голосом. – Это вы мне звонили?
Валера ответил утвердительно.
– Тогда проходите.
Жданко вошел в очень большую комнату и с некоторым смущением огляделся.
До сих пор он считал, что подобные квартиры существуют только в Москве, да, может, еще в Ленинграде, но никак не в провинциальном Тихореченске.
Прежде всего, конечно, размеры. Потом обстановка. Старая, но идеальной сохранности мебель сверкала в лучах предзакатного солнца ореховыми боками. Громадный синий с бледно-розовым ковер лежал на полу, маленький рояль из красного дерева занимал угол, на стенах развешаны картины в дорогих рамах. Валера немного интересовался живописью и сразу определил, что перед ним полотна старых русских мастеров, конечно, копии, но весьма хорошего качества. О том, что это подлинники, он и подумать не мог.
Но вся обстановка меркла перед красотой хозяйки, которую наконец он разглядел как следует.
Перед ним стояла высокая стройная брюнетка с бледным лицом и огромными глазами. Бледность ее кожи скорее казалась матовой, чем мучнистой. Небольшой прямой нос с ноздрями, вырезанными чуть больше обычного, и маленький подкрашенный светлой помадой ротик завершали облик красавицы.
– Садитесь. – Она кивнула на небольшой кожаный диванчик. – Так зачем вы пришли?
– Видите ли, – неуверенно начал Валера, – я, собственно…
– Вы из органов?
– В некотором роде.
– Что значит – в некотором роде? – голос хозяйки звучал суховато и отчужденно.
– Я сотрудник одного из подразделений Комитета государственной безопасности Валерий Яковлевич Жданко.
– Елена Сергеевна, – представилась хозяйка и протянула руку.
Валера не совсем понял, что нужно делать: пожать ее или поцеловать. Поцеловать он не решился и пожал очень осторожно, точно стеклянную.
– Итак, Валерий Яковлевич?..
– Обстоятельства службы привели меня в ваш город, – туманно начал Валера.
– Так вы не из Тихореченска?
– Я из Москвы.
– Вот как! – В голосе Елены Сергеевны послышалось сдержанное любопытство.
Она отошла к окну, достала из стоящей на рояле шкатулки сигарету и закурила. Падающий из окна свет обрисовал ее стройную фигуру и чеканный профиль.
– Я расследую одну давнюю историю, – сообщил Валера, оторвавшись от созерцания хозяйки и переведя глаза на висевшую прямо перед ним картину, изображающую даму в амазонке, сидящую верхом на арабском скакуне.
– Похоже на Брюллова, – кивнул он в сторону картины, – хорошая копия.
– Вы разбираетесь в живописи?
– Немного. В детстве родители часто водили в Третьяковку, а потом мы всегда выписывали «Огонек», и тамошние репродукции…
– Но это не копия, – перебила его хозяйка, – а подлинник.
– Неужели?! – изумился Валера. Он всегда считал, что картины подобных художников находятся только в музеях.
Хозяйка молчала, терпеливо ожидая восторгов, но Валера перевел разговор в старое русло.
– Не знакома ли вам такая фамилия – Десантовы?
Хозяйка минутку подумала:
– Нет, не припоминаю. А кто это?
Она стояла лицом к окну и курила, но если бы Валера мог видеть ее лицо в момент своего вопроса, то понял бы, что она лжет. Легкая презрительная гримаска исказила ее губы.
– Вот за этим я и пришел.
– Но почему ко мне?
– Есть косвенные данные, что вы располагаете некоей информацией.
– Косвенные данные? – Елена обернулась к Валере и усмехнулась. – Поясните, пожалуйста, свою мысль.
– История довольно запутанна. Во время войны в ваш город прибыли беженцы. Один старик по фамилии Пеликан и дети: мальчик и девочка – близнецы.
– Так вы что же, всех близнецов в Тихореченске посещаете? – Она насмешливо усмехнулась.
– Не всех, конечно, а только тех, чьи даты рождения приблизительно совпадают с известными нам. Таких, собственно, не так уж много.
– Хочу огорчить, но я и брат родились в Тихореченске и ни к каким беженцам отношения не имеем.
– Я знаю, но, уж извините, проверяем мы всех. – Валера говорил веско и почти сурово, напирая на слово «мы», чтобы подчеркнуть значимость порученного ему дела.
– А вот вы назвали такую странную фамилию… птичью…
– Пеликан?
– Да-да! Мне кажется, я знала человека с такой фамилией. Хотя я считала, что это прозвище.
– Неужели?
– Несколько лет назад, по-моему, года три… да, именно три, в тот год, когда погибли родители, я получила письмо… – Она замолчала, задумалась. – Как бы поточнее выразиться, не совсем обычное. Хотя письмо находилось в почтовом ящике, но оно не имело штемпеля. Так вот, в нем некий человек, подписавшийся «Пеликан», настоятельно просил о встрече. Какова причина, он не сообщал, только писал, что речь идет о жизни и смерти. Именно так высокопарно. Он умолял приехать к нему.