– И что было потом?
– А потом умерла его жена. От сердечного приступа. Через полгода после ее похорон мы поженились.
– Она умерла своей смертью или ей помогли? – заподозрила неладное Эва.
– Лишь чуть-чуть.
– Как это?
– Я всего лишь сказала ей правду. О нас с Дэвидом. А она… – Тяжкий, наигранный вздох. – Она не выдержала этого и умерла!
– Но зачем? Ведь она и так скончалась бы…
– Когда? Через месяц, три, пять? Через год? Или вообще никогда! – На сей раз никакой игры – ярость была натуральной. – Да если она доскрипела до семидесятилетия, то могла бы, с ее беспроблемной жизнью и лучшим лечением, протянуть и до восьмидесяти! А у меня каждый месяц на счету…
– Дэвид не заподозрил?
– Нет. Я была вхожа в их дом. Как личный модельер семьи. Элизабет мне симпатизировала, мы часами дули чай на веранде, а Дэвид млел от этой идиллии… – Элена зло усмехнулась. – За чаем все и произошло! Я нашептала Лизи о наших взаимоотношениях в тот момент, когда Дэвид отдавал распоряжение слугам. – Улыбка стала шире, растянувшись чуть ли не до ушей, и Эве стало жутко от ее вида. – Потом мы поженились, и я стала очень богатой. Дома по всему миру, личный самолет, яхта, эксклюзивные автомобили. Дэвид баловал меня. Задаривал стотысячными побрякушками, нарядами, произведениями искусства. Но все это мне было не нужно, я мечтала об одном – вернуться в Россию, чтобы довести до конца дело, ради которого я, собственно, и стремилась стать госпожой Рэдрок. Я начала жаловаться на скуку и очень натурально тосковала по родине. Дэвид не мог смотреть, как я страдаю, он купил для меня разваливающуюся фирму «Дары Севера» и квартиру в Москве, а для себя дом в «Горном хрустале» (его легкие стали пошаливать, и врачи рекомендовали ему переселиться в горы). Наконец мы перебрались в Россию. Первое время все было нормально. Мой муженек не жаловался, не просился домой, не сдерживал меня в расходах, а единственное, чего требовал, так это ласки. Ему нравилось, когда я чмокала его в лысинку и некоторые другие места, которые благодаря «виагре» кое-как шевелились. В общем, жили мы в согласии до того момента, как я не привела в дом Антона… – И вновь при воспоминании о сыне ее лицо преобразилось, став мягким и нежным, почти таким, как раньше, – видимо, только Антон возрождал в Элене человеческие чувства. – Как-то в канун Нового года я в компании английских кумушек из благотворительной организации попала в один детским дом… До этого мы посещали в основном столичные и подмосковные, а тут решили углубиться в провинцию, и когда выбирали, куда именно поехать, я вспомнила о родных местах. В поселке, соседствующем с моим, был детдом, убогий, бедный, вот туда я кумушек и притащила… Увидев диковинных кукол, покемонов, спайдерменов, детдомовцы ринулись к нам и стали вырывать игрушки из рук. Только один мальчик остался в стороне. Самый красивый и гордый. С брезгливой улыбкой он смотрел на товарищей, не делая ни одной попытки приблизиться к «рогу изобилия». Когда же я подошла к нему сама и протянула «тетрис», он качнул головой и отвернулся. Как маленький принц, униженный подачкой… – Элена зажмурилась, вспоминая, и продолжила рассказ, не разлепляя век – она не боялась Эвы, видя, как та слаба. – И вот тут я вдруг поймала себя на странном ощущении… Мне показалось, я откуда-то его знаю. То есть в его лице, осанке было что-то знакомое… Я не могла понять что, пока взгляд мой не уткнулся в зеркало, висящее на стене. В нем отражались я и тот мальчик, и мы… Мы были очень похожи! Неужели ты, Эва, этого не заметила? – Эва молча качнула головой. Жеста этого Элена видеть не могла, так как глаза ее были закрыты, но она будто ее мысли прочитала и протянула задумчиво: – Странно… А между тем он просто моя копия… Особенно у нас мимика похожа, но тут я следила за своим лицом, чтобы вы ничего заметили, пока я не сказала сама… И ведь не заметили! Хотя как можно было не обратить внимания на то, что у него мои уши, скулы, глаза… Особенно глаза, поэтому он их и закрывал очками… Знала бы ты, как я счастлива, что в моем сыне нет ничего от его отца, он пошел в меня… – Элена стряхнула с себя оцепенение и продолжила повествование: – Когда я заметила наше сходство, я растерялась. Я не знала, что думать! Я была уверена, что мой сын умер, но в то же время какое-то шестое чувство подсказывало мне, что этот детдомовский мальчик – частичка меня… И я пошла к заведующей, желая узнать о нем. Она сказала, что мальчика зовут Антон Бачков (фамилию ему дали врачи, которые спасли его, вынув из мусорного бачка), ему двенадцать с половиной, он очень умен, силен, ловок, но диковат, не идет на контакт ни с одним потенциальным усыновителем. С ребятами тоже не находит общего языка. Они не любят его за высокомерие и нежелание подчиняться авторитетам. Из-за этого на мальчика не раз нападали старшие товарищи и били так, что на его теле и голове до сих пор остались шрамы… – Элена открыла глаза и, поблуждав ими над Эвиной головой, остановила их на щели в потолке. – Больше всего остального меня, конечно, поразил возраст Антона. Ему было ровно столько, сколько было бы моему сыночку, останься он в живых… Совпадение? Быть может… Но как тогда объяснить наше поразительное внешнее сходство и непреодолимую тягу друг другу? Ведь не только я, но и он ко мне потянулся… Как только я перестала навязывать ему подарки, а завела простой разговор, он так охотно пошел на контакт, что педагоги просто диву дались… Никому до меня не удалось найти с Антоном Бачковым общего языка… – Элена, прикусив губу, улыбнулась. Улыбка получилась чуть кривоватой, такой, какая частенько блуждала по лицу Антона. Оказывается, у них действительно была похожая мимика. – Я стала навещать мальчика регулярно. Я узнала его и полюбила. Уверенность в том, что он мой ребенок, крепла во мне с каждым днем. Но сомнения все равно нет-нет да одолевали меня. Я давно перестала верить в чудеса, а это было бы самым настоящим чудом! Когда же мне надоело мучиться неизвестностью, я решилась сделать анализ ДНК. Результат меня потряс! Оказалось, я являлась его кровной родственницей на девяносто девять и девять десятых процента… Антон действительно был моим сыном! Выжившим, несмотря ни на что!
– Поняв это, вы забрали его из детдома?
– Да.
– И что же Дэвид?
– Он не принял Антона.
– Почему?
– Я не могла сказать ему правду. О том, что он мой. О том, что я родила его от маньяка, державшего меня в рабстве… Дэвиду я сообщила, что решила усыновить Антона.
– И что Дэвид?
– Категорически отказал мне.
– Он не хотел детей?
– Приемных – нет.
– И что же вы предприняли?
– Сначала я пыталась его переубедить. Когда поняла, что это бесполезно, поставила ультиматум: или я оставляю Антона, или ухожу. Дэвид выбрал последнее… – Элена глубоко вздохнула. – Я, по заведенной традиции, сделала вид, что смирилась. Я поселила Антона в съемной квартире, наврав Дэвиду о его возвращении в детдом. К тому времени мой мальчик знал обо всем. Я рассказала ему правду, не утаив ничего. Я посвятила его в свои планы относительно тебя, и он понял и поддержал меня. Вместе с ним мы стали мечтать о том, когда осуществим мою месть, но нам мешал Дэвид…