В ту же секунду раздался громкий отрывистый возглас. Герцог, судя по тону, снова что-то приказал своим спутникам. Тодд не мог понять смысла его слов, и все же, не нарушая упоительного ритма своих движений, он глянул вверх. Один из всадников спешился и шел прямо к ним, на ходу выхватывая меч из ножен.

Вновь раздался голос герцога:

– Cine sunt acesti oameni?

Несомненно, он желал узнать, что это за люди и какого дьявола они здесь оказались, ибо в ответ его спутники недоуменно пожали плечами. Сладкая судорога в последний раз пробежала по телу Тодда, и чувство собственной неуязвимости внезапно оставило его. Блаженство оказалось не безграничным. Теперь Пикегт ощущал себя опустошенным и совершенно беззащитным.

С размаху ударив Тодда ногой, обутой в тяжелый сапог, охотник отбросил его от Кати. Пикетт покатился по грязной земле, а самый молодой из охотников громко рассмеялся, как видно найдя весьма забавным разлучить любовников в такой момент.

Герцог опять что-то приказал, и еще один охотник послушно спрыгнул с лошади, держа наготове меч. Тодд выплюнул набившуюся в рот землю и поспешил спрятать в штаны свой поникший член, опасаясь, что тот станет мишенью для первого удара. Катя по-прежнему лежала на земле (ей тоже удалось прикрыть наготу, спустив платье); один из спешившихся охотников стоял над ней, и клинок его меча почти касался белоснежной точеной шеи.

Первое, что выдавил из себя Тодд, была мольба:

– Прошу вас.

Герцог пристально поглядел на Тодда; любопытство в его взгляде смешивалось с настороженностью.

– Я знаю, вы меня не понимаете, – медленно произнес Тодд. – Но поверьте, мы не собирались причинить вам вред.

Пикетт глянул вниз, на Катю, которая не сводила глаз с наставленного на нее клинка.

– Он в самом деле тебя не понимает, – одними губами прошептала она. – Давай я попробую.

И она заговорила, громко и отчетливо, на родном языке герцога:

– Doamne, eu si prietenul meu suntem vizitatori prin locurile astea. Nam strut ca este proprietatea domniei tale.

Тодд слушал, пытаясь по выражению ее липа разобрать смысл сказанного. Впрочем, что бы она там ни сказала, ее объяснения, судя по всему, ничуть не исправили положения. Наточенный клинок по-прежнему был нацелен на ее горло, а второй охотник угрожающе помахивал мечом в нескольких шагах от Пикетта.

Тодд перевел взгляд на герцога. Любопытство, несколько секунд назад мелькнувшее в глазах предводителя охотников, теперь исчезло без следа. Взор его стал подозрительным и грозным. «Возможно, Катя, заговорив на понятном герцогу языке, совершила ошибку, – подумал Тодд. – возможно, она лишь укрепила его в убеждении, что странная парочка – не просто одуревшие от страсти любовники, случайно забредшие на его земли, но опасные злоумышленники».

Тут он почувствовал, как ледяное острие меча коснулось его груди. Клинок проколол кожу, и небольшое кровавое пятно стремительно расползлось по рубашке Тодда.

Катя приумолкла – вероятно, тоже поняв, что слова ее принесли больше вреда, чем пользы. Однако через мгновение она заговорила вновь, стараясь придать своему голосу умоляющее выражение.

Человек, восседавший на лошади с заплетенной гривой, нетерпеливо вскинул руку.

– Liniste, – бросил он.

Несомненно, он приказал Кате заткнуться, потому что именно это она и сделала.

Тут ветер принес слабый звук, поглотивший все внимание герцога. Где-то недалеко плакал ребенок, и эти горестные всхлипывания – хотя их, несомненно, издавало человеческое существо – напомнили Тодду о ночных завываниях койотов в каньоне.

Несколько мгновений герцог молча вслушивался, а потом издал череду отрывистых приказов:

– Lasati-i! Pe cai! Ala-i copilul!

Двое охотников, наставивших мечи на Тодда и Катю, убрали оружие в ножны и поспешно вернулись к коням. В какое-то мгновение плач начал стихать, и Тодд испугался, что охотники вновь обратятся к своим жертвам; однако неведомым ребенком овладел новый приступ тоски, и он зарыдал горше и безутешнее прежнего.

Всадники, указывая в том направлении, откуда раздавался плач, обменялись встревоженными возгласами:

– Este acolo! Grabiti-va!

– In padure! Copilul este in padure!

Про Катю и Тодда они совершенно забыли. К тому времени, как все охотники вновь были в седлах, герцог уже несся вскачь, предоставив усталым спутникам догонять его в клубах пыли.

Как ни странно, Тодд ощущал себя обманутым; подобное чувство испытываешь, когда история внезапно завершается совершенно неожиданным финалом. Тодд знал, что, проникнув в этот таинственный мир, освещенный тусклым светом затененного луной солнца, он подвергает себя опасности. То, что клинок уперся в его грудь, до крови расцарапав кожу, было абсолютно закономерно. Но то, что человек, намеревавшийся его убить, вдруг сорвался с места и сломя голову помчался на детский крик, ни в какую закономерность не укладывалось.

– Что это с ними? – спросил он, наклоняясь к Кате и помогая ей подняться с земли.

– Они услышали голос Квафтзефони, сына дьявола, – последовал ответ.

– Чей-чей?

Катя проводила взглядом всадников. Они уже наполовину преодолели расстояние, отделявшее их от густых лесных зарослей, где, судя по всему, и скрывалось невидимое дитя. Плач его звучал теперь намного тише, словно ребенок отдалялся от своих преследователей.

– Это долгая история, – сказала Катя. – Впервые я услышала ее, когда была маленькой девочкой. И она до сих пор вселяет в меня ужас…

– Ужас?

– Да, ужас.

– Но ты расскажешь ее мне? – нетерпеливо спросил Тодд.

– Боюсь, она произведет на тебя тягостное впечатление.

Тыльной стороной ладони Тодд вытер кровь, струившуюся по груди. На коже осталась глубокая ссадина, которая мгновенно вновь наполнилась кровью.

– Все равно расскажи, – попросил он.

Глава 2

Хотя Зеффер вполне убедительно объяснил, что скрывается в подвалах дома, Тэмми все равно начала разговор с вопроса, который не давал ей покоя с тех пор, как она впервые здесь оказалась. Она вернулась к кухонному столу, за которым недавно ела пирог с вишнями, уселась и спросила:

– Так чего вы боитесь?

– Я уже устал повторять: мне нельзя здесь оставаться. Она разозлится. И тогда мне несдобровать.

– Это не ответ. В конце концов, Катя – всего лишь женщина. Пусть злится, сколько душе угодно.

– Ты не знаешь, на что она способна.

– Откуда мне знать, если никто ничего мне о ней не рассказывает! Расскажите – и возможно, я пойму.