Book.

— За меня ответит меч, — произнес Питер и вскочил на ноги, — он тебя отправит в мир иной, и там ты сможешь спросить у Сатаны мое имя, если тебе так хочется его узнать.

— Если мне не повезет и я умру раньше тебя, наглый плут, мне все равно не придется этого делать, я и так по твоей роже вижу, что ты исчадие ада. И позволь мне посоветовать твоему мечу помолчать, а то, если он пошевелит языком, моя палка заставит его умолкнуть навеки. Самое лучшее, что ты можешь сделать, это убраться отсюда.

— Сначала я покажу тебе, как я владею мечом, — сказал Питер, нанося монаху удар.

Удар был таким быстрым и сильным, что до кости рассек монаху три пальца на левой руке.

Монах вскрикнул, обрушился на Питера, согнул его пополам и стал осыпать ударами палки.

И тут с убийцей стало происходить что-то странное: он выронил меч, в глазах у него помутилось, он перестал соображать и утратил возможность защищаться.

Когда монах прекратил наносить удары, Питер был мертв.

— Негодяй! — бормотал монах, задыхаясь от усталости и боли. — Проклятый негодяй! Он решил, что пальцы бедному Туку даны для того, чтобы их кусал норманнский пес? Ну, полагаю, я дал ему хороший урок; к сожалению, на пользу он ему не пойдет, потому что он уже дух испустил! Ну что же! То его вина, а не моя: зачем он убил этого красивого малого? Ах, Бог ты мой! — воскликнул добрый брат Тук, положив здоровую руку на грудь рыцаря. — Он ведь дышит, и сердце бьется, правда, слабо, но видно, что жизнь в нем еще теплится. Взвалю-ка я его на плечи и отнесу в наше убежище. Бедный малый, да он и не тяжелый! А ты, подлый убийца, — закончил брат Тук, пиная ногой тело Питера, — оставайся здесь, и пусть волки, если они не отобедали, разорвут твои останки.

Произнеся все это, монах твердой походкой со всей возможной скоростью двинулся к жилищу веселых лесных братьев.

Теперь нам нужно сказать несколько слов, чтобы объяснить, каким образом был схвачен Красный Уилл. Человек, который встретил Уилла в компании Робин Гуда и Маленького Джона в харчевне в Мансфилде, по высочайшему повелению разыскивал беглеца. Увидев его в сопровождении пяти крепких парней, которые могли прийти к нему на помощь, осторожный сыщик решил отложить его арест на некоторое время. Он вышел из трактира, послал в Ноттингем за солдатами, а потом ночью привел их в Барнсдейл.

На следующий день по роковой случайности Уилл вышел из замка и попал прямо в их руки, не успев оказать ни малейшего сопротивления.

Сначала Уильямом овладело бурное отчаяние, но встреча с Мачем вселила в него некоторую надежду. Он сразу понял, что, узнав о его положении, Робин Гуд не пожалеет ничего на свете, чтобы прийти ему на помощь, и если уж не сумеет его спасти, то не остановится ни перед чем, чтобы отомстить за его смерть. Он знал также, и это служило ему большим утешением в его жестокой судьбе, что он будет горько оплакан и что Мод, так радовавшаяся его возвращению, прольет потоки слез над их погибшим счастьем.

Запертый в темной камере, Уилл с тоской и страхом ожидал казни, и каждый час приносил ему надежду и боль. Бедный узник с беспокойством прислушивался к любому шуму, доносившемуся снаружи, надеясь различить отдаленный звук рога Робин Гуда.

Когда блеснули первые лучи солнца, Уильям молился; он благоговейно исповедался накануне доброму старику-пилигриму и с чистой душой, вручив свое сердце Богу, последней своей надежде и опоре, приготовился к приходу стражников, которые должны были явиться за ним на рассвете.

Солдаты взяли Уильяма в кольцо и двинулись по дороге в город.

Когда отряд вошел в Ноттингем, его окружила огромная толпа: большая часть жителей города с раннего утра ожидала этого мрачного шествия.

Как ни велики были надежды несчастного, он невольно пошатнулся, не увидев в толпе ни одного знакомого лица. Сердце его дрогнуло, и долго сдерживаемые слезы набежали на глаза, но надежда все же не до конца покинула его, потому что внутренний голос шептал ему: «Робин Гуд недалеко, Робин Гуд сейчас придет».

Подойдя к подножию отвратительной виселицы, сколоченной по приказу барона, Уильям смертельно побледнел: он не думал, что умрет такой позорной смертью.

— Я хочу поговорить с лордом Фиц-Олвином, — сказал он.

В качестве шерифа барон должен был присутствовать при казни.

— Что вы хотите от меня, несчастный? — спросил он.

— Я не могу надеяться на помилование, милорд?

— Нет, — холодно ответил старик.

— Тогда, — спокойно продолжал Уильям, — я прошу о милости, в которой великодушный человек не может мне отказать.

— О какой милости?

— Милорд, я принадлежу к благородной саксонской семье, и имя, которое я ношу, — синоним чести; ни один из членов этой семьи не заслужил презрения сограждан. Я солдат и дворянин и должен умереть как солдат.

— Вы будете повешены, — грубо ответил барон.

— Милорд, я рисковал жизнью на поле брани и не заслуживаю того, чтобы меня повесили как вора.

— Ах, вот как, — усмехнулся старик, — а как же вы хотите искупить ваше преступление?

— Дайте мне меч, и прикажите вашим солдатам нападать на меня с копьями; я хочу умереть как честный человек, со свободными руками и с лицом, обращенным к Небу.

— Вы что, считаете меня дураком? Стану я рисковать жизнью своих людей, чтобы исполнить вашу последнюю прихоть! Вовсе нет, вы будете повешены.

— Милорд, заклинаю вас, умоляю, сжальтесь надо мной, я даже уже не прошу дать мне меч, я не буду защищаться, пусть наши солдаты изрубят меня в куски.

— Презренный! — воскликнул барон. — Ты убил норманна и просишь милости у норманна! Глупец! Прочь! Ты умрешь на виселице, и вскоре, я надеюсь, разбойник, сделавший Шервудский лес пристанищем для своих негодяев, составит тебе компанию.

— Если бы тот, о ком вы отзываетесь с таким презрением, мог меня услышать, я бы только смеялся над вашей похвальбой, жалкий вы трус! Запомните, барон Фиц-Олвин: если я умру, Робин Гуд отомстит за меня. Берегитесь, барон: не пройдет и недели, как Робин Гуд будет в Ноттингемском замке!

— Пусть явится хоть со всей своей шайкой, я прикажу сколотить двести виселиц! Палач, исполняйте свой долг, — добавил барон.

Палач положил руку на плечо Уильяма. Молодой человек в отчаянии огляделся, но, увидев вокруг только молчаливую и объятую жалостью толпу, препоручил свою душу Господу.

— Остановитесь! — воскликнул дрожащий старческий голос пилигрима. — Остановитесь! Я хочу дать этому бедному грешнику последнее благословение.

— Вы выполнили свой долг по отношению к этому негодяю, — разъяренно вскричал барон, — и незачем затягивать казнь!