– То есть опять снова-здорово, – уныло констатировал Ветер. – Не Родислав у вас, а какое-то тухлое болото, сплошной застой, никакого движения вперед. Застрял между двух баб и болтается, как известно что в проруби.

– А какого же ты движения хочешь? – спросил Камень.

– Да хоть какого! Или туда, или сюда, или вперед, к Лизе, или назад, к Любе, но надо же куда-то двигаться, нельзя все время стоять на месте! Движение – это жизнь, а жизнь суть движение. Я вообще не понимаю, как можно столько времени на одном месте стоять.

– Ну, куда уж тебе понять, – усмехнулся Камень. – Твое непостоянство уже в пословицы вошло. Ни секунды на месте не сидишь, все время вертишься, шевелишься, дуешь куда-то.

– Ага, защищай своего Родислава, защищай, – вмешался Ворон, который успел вразвалочку обойти вокруг Камня в поисках какой-нибудь закопошившейся гусеницы и даже слегка перекусить. – Он из моей Любочки всю душу вынул, кровопийца, а для тебя он все хороший.

– Для меня нет хороших и плохих, для меня все одинаковы, – с достоинством отпарировал Камень. – Просто я проникся к нему искренней симпатией, еще когда он был парнем, и мне не хочется думать, что он недостоин моего доброго отношения. Я к нему привык, я с ним сроднился. И вообще, я не вижу здесь предмета для дискуссии. У нас просмотр сериала, а не клуб доморощенных психоаналитиков.

– Так я завсегда готов, – встрепенулся Ворон. – Говорите, куда лететь. Только не к Аэлле, я этой дамочкой уже сыт по горло.

– Давай, может, про Николашу посмотрим? – предложил Камень.

– Да ну, – отмахнулся Ворон, – чего про него смотреть? Я и так все знаю.

– Знаешь – и молчишь, – упрекнул его Ветер.

– Так вы не спрашиваете. Значит, в СССР в то время развернулась борьба с рок-движением.

– С кем, с кем? – переспросил Ветер.

– Слушай, – рассердился Ворон, – ты такой темный, что тебе невозможно сериалы рассказывать. У меня не рассказ получается, а сплошные лекции по истории. Сиди и молчи, а если чего не знаешь – потом у Камня спросишь, когда я за очередной серией полечу. Понял?

– Понял, понял, не злись, пожалуйста, – добродушно отозвался Ветер.

– Ну так вот, активные действия против рок-движения начались еще зимой восемьдесят третьего года, а в сентябре восемьдесят четвертого в Москве вообще ввели запрет на исполнение рок-музыки и даже перечислили в специальных инструкциях названия групп и исполнителей, музыку которых нельзя исполнять и воспроизводить.

– Большой список-то получился? – спросил Камень.

– Изрядный, – кивнул Ворон, – семьдесят пять пунктов. Всякие там «Секс Пистолз», «Депеш Мод», «Пинк Флойд», Майкл Джексон и прочие.

– Не слыхал, – колыхнулся Ветер. – Я вообще по части музыки не очень, я больше по спорту, охоте и рыбалке.

– Не перебивай. Наш Николаша продолжает играть в карты и вести неприличный образ жизни, но поскольку на этот образ жизни денег нужно намного больше, чем родители выдают на карманные расходы, то он сызмальства приучился денежку разным способом добывать. В частности, притаранил домой технику, при помощи которой переписывал записи этих самых запрещенных музыкантов и толкал с рук за приличную сумму. Чуть ли не на поток это дело поставил. Но поскольку надо, чтобы родители были не в курсе, он делал вид, что утром уходит в институт, а сам отсиживался где-нибудь, пока мать с отцом на работу не отбудут, а сестра в школу не отправится. Вот тогда он возвращался и переписывал кассеты. Полдня работы – и наличные в кармане, есть на что играть.

– И неужели не попался ни разу? – удивился Камень. – Или у них это не запрещено?

– Еще как запрещено. И музыку нельзя, и с рук торговать тоже нельзя, если только ты это не на собственном огороде вырастил. Ловили Кольку пару раз, но он как-то убалтывал милиционеров, и его отпускали. Один раз просто так отпустили, за красивые глаза, в другой раз Колька нарвался на оперативника, который хорошо помнил Родислава, и тот по старой дружбе не стал Николашу оформлять, но Родиславу, конечно, сообщил.

– А что Родислав? – поинтересовался Камень.

– Ну как что? Родислав службу знает. Достал из бара бутылку чего-то ужасно импортного и поехал благодарить. Кольке нахлобучку устроил, только сынку-то эти нахлобучки как мертвому припарки, он их не боится. Сделал покаянную рожу, признал, что поступил нехорошо, и пообещал, что больше так не будет, сходил с Лелей в музей, сводил Лелю и Ларису в театр на поэтический спектакль, помог Любе снять шторы и отнести их в химчистку – и все, он уже опять хороший, и никто на него не сердится. А он недельку выждал – и опять за свое. Уж чем только родители его не пугали, и объясняли, что если на него заведут дело, то могут сразу же отчислить из института и он загремит в армию, а там и Афганистан может случиться, Родислав даже ради такого случая секретные сведения сыну разгласил о том, что в авиационной катастрофе возле Кабульского аэродрома погибли двести сорок советских солдат и вообще в восемьдесят четвертом году советские потери в Афганистане сильно возросли. Но Кольку ничего не берет.

– Он что же, совсем войны и смерти не боится? – не поверил Ветер.

– Еще как боится! Только он уверен, что с ним ничего такого не случится, он же умный, ловкий и удачливый.

– Какой же он ловкий и удачливый, если попадается? – неодобрительно заметил Камень.

– А он думает, что это несчастный случай. И потом, даже когда он попадается, все заканчивается хорошо, и это еще больше придает ему уверенности в том, что и дальше так будет всегда. Или сам как-нибудь выкрутится, или папа отмажет, как раньше. Короче, Колька в карты играет, деньги делает, водку пьет и девок портит, вот и все его занятия. Больше о нем и рассказать-то нечего.

– Тогда лети смотреть про Любу, – решил Камень.

– Я тоже полечу, пожалуй, – попрощался Ветер. – Сил набрался, отдохнул, пора и честь знать, у меня там начинается чемпионат мира по прыжкам с трамплина. Ух! Люблю я это дело!

И Камень снова остался один. Но в этот раз ему не было грустно. Все его мысли были заняты семьей Романовых и их проблемами. Тут было о чем подумать.

* * *

В декабре Лиза подхватила тяжелый грипп и лежала с высокой температурой и совсем без сил. Пришедшая по вызову врач, молодая энергичная женщина, сразу спросила, какой срок беременности и когда Лиза болела в последний раз.

– Летом, – простонала она, мучаясь головной болью и болью в суставах.

– Вы уже были беременны?

– Да, недели три-четыре примерно.

– Что с вами было?

– В больничном написали – ОРЗ, как всегда. Кашляла, нос заложен, температура.

– Как лечились?