– Да знаю я, – нетерпеливо перебил Камень, – ты мне сто раз объяснял.

– В квартире тесно, душно, потому что маленький ребенок слабенький и часто простужается, окна не открываются, повсюду висят пеленки, и запах такой специфический, какой бывает, когда маленькие дети в доме. Курить, естественно, нельзя, надо выходить на лестницу. А лестница грязная, заплеванная, вонючая.

– А как же Родислав раньше обходился? – удивился Камень. – Он что, не видел всего этого?

– Да видеть-то видел, но знаешь, у человеческих особей очень интересное восприятие. Если они знают, что какое-то явление временное, они его не учитывают и думают, что немножко потерпят – и все. А когда им говорят, что теперь так будет всегда, тут они как будто прозревают и начинают видеть все неудобства. Когда раньше Родислав приходил на три-четыре часа, он вполне мог вообще не курить, или с ребенком занимался, или с Лизой в постель укладывался. Ну, иногда выходил на лестницу, но даже не замечал, какая они неаппетитная. И потом, лестница вообще возникла на какое-то время, пока Даша была крохой, потом, когда ее отдали в ясли, проблема лестницы отпала, он курил в квартире, и только теперь, с рождением Дениса, снова появилась. И вот представь себе: первое утро, он помылся, побрился, вышел на лестницу покурить, ему не понравилось, но он подумал, что все это мелочи по сравнению со счастьем совместной новой жизни. Вернулся в квартиру завтракать, видит – в раковине посуда грязная, еще с вечера не помыта. Лиза никогда любовью к порядку не отличалась, но раньше ему это даже нравилось, ему казалось, что это проявление легкости характера и жизнерадостности, которые он так любил в Лизе. А тут он не только увидел немытую посуду, но еще и понял, что она пахнет, и запах ему не понравился. Лиза ему подает яичницу, а яичница-то внутри сопливая, а по краям резиновая, да на подсолнечном масле пожаренная. Гадость страшная. Он, конечно, давился, но ел, и вспоминал при этом Любины оладушки, сырники и пшенную кашу с тыквой, которую он очень любил и которую жена ему все время варила. Ну, с грехом пополам он яичницу одолел, Лиза спрашивает, что ему наливать, чай со вчерашней заваркой или кофе. Родислав так и обомлел: в его семье вообще про вчерашнюю заварку не слыхали, Люба всегда подавала только свежезаваренный чай. Попросил кофе. Лиза сварила ему кофе – получилось еще хуже, чем яичница, вкус мерзкий, на поверхности непроваренные гранулы плавают. Он даже подумал, что, может быть, это какой-то особенный сорт кофе, которого он раньше не пробовал. «Лизонька, – говорит, – а что это за кофе?» Она отвечает: «Обычный кофе, в магазине у нас продают. А что, тебе невкусно?» Родислав у нас парень воспитанный. «Нет, – говорит, – все в порядке, просто вкус необычный». А сам задумался: Люба ведь тоже кофе в обычном магазине покупает, почему же у нее он получается таким вкусным? В те времена в магазинах всего два сорта кофе продавалось, не до жиру, брали, что было.

– Не понимаю я, – снова перебил его Камень. – Они столько лет вместе, неужели за все эти годы Родислав так ничего и не заметил? Что она грязнуля, плохая хозяйка, готовить не умеет?

– Вот представь себе, не заметил. То есть видеть-то он видел, но оценивал не так, как сейчас. Он у нее и не ел практически никогда, только бутербродом мог перекусить, им не до еды было в первые годы, их больше постель интересовала, а потом дети пошли, и Родислав понимал, что Лиза и без того занята и устала, и ни на что не претендовал. Он знал, конечно, что Лиза хозяйка никакая, но знаешь, эти человеческие самцы такие занятные! Если женщина не занимается хозяйством, она выглядит такой небесной феей, воздушной, неземной, для которой бренные земные хлопоты совершенно не подходят. Она вроде как маковым зернышком питается и росинкой запивает. Мужчины это очень любят. Но для души. А для жизни такие феи совсем не годятся. Вот Родислав это в полный рост и прочувствовал. Ему не нравилось, как Лиза готовит, как гладит его рубашки и брюки, ему не нравилось, что она не чистит его обувь, словом, тот великолепно налаженный быт, который дома организовала ему Люба, здесь отсутствовал совершенно. Здесь повсюду могли валяться обкаканные ползунки, могла пригореть каша, мог не быть готовым ужин, поешь, мол, сам чего-нибудь. Кроме того, часто и продукты были из кулинарии, что Родислава, привыкшего к домашней стряпне, буквально шокировало. Мало того, что над ним не квохчут и не машут крыльями, так еще и предлагают самому сварить себе на ужин сосиски и съесть их с жутким кулинарийным салатом.

– Н-да, – сочувственно проговорил Камень, – лихо бедолаге пришлось. А как с Дашей? Сложились у него отношения?

– Во! Зришь в самый корень! – Ворон похлопал крыльями, изображая аплодисменты. – Даше вся эта канитель страсть как не понравилась. Ведь одно дело, когда приходит волшебный папа с гостинцами и игрушками, немножко побудет, поиграет с ней и уходит, и совсем другое дело, когда этот огромный дядька занял собой полквартиры. Родислав-то у нас высоченный, здоровенный, а квартирка крохотная. Дашку привели домой на выходные, а тут – здрасьте-пожалуйста, мама с ней играть не может, потому что дяде надо обед приготовить, маленький Дениска орет – надрывается, дядя его на руках носит и попутно в телевизор пялится, и вообще этот дядя собой всю комнату занимает. Дашка в слезы, называть Родислава папой, как раньше, она отказывается, кроме того, она злится, что в понедельник надо встать на полчаса раньше, чтобы сходить в туалет, а то этот чужой дядька как запрется в ванной, так хоть помирай. Раньше мама ей больше внимания уделяла в выходные, а теперь все ее внимание занято этим дядькой, которого еще и папой надо называть и который больше не приносит гостинцев и подарков. Не дождетесь! Она грубила Родиславу, капризничала, не слушалась. Вот тебе и картинка, которую он получил у Лизы: один ребенок капризничает, грубит и не слушается, другой капризничает, орет и не спит, оба требуют внимания, Лиза разрывается, злится, раздражается, тесно, душно, он не высыпается, потому что кровать узковата, она рассчитана на любовь, а не на полноценный отдых габаритного мужчины, рубашки поглажены не так, да еще и еда невкусная.

– Кошмар, – согласился Камень.

– Погоди, главный кошмар еще впереди, – зловеще пообещал Ворон. – Это еще цветочки были.

– Что, и ягодки будут?

– А как же!

* * *

Через неделю после ухода Родислава Люба поехала на дачу к отцу и дочери. Она старалась выглядеть веселой и беззаботной, отвезла им две тяжеленные сумки с продуктами, сходила с Лелей на озеро, встретила там Аэллу, которая приехала к родителям, они вместе устроили шашлыки на участке перед домом Романовых, и выслушала искренние сожаления отца по поводу того, что Родик так много работает, даже по выходным, и не имеет возможности отдохнуть, расслабиться и поесть вкусного мяса.

Домой она вернулась поздно вечером в воскресенье и еще с улицы заметила, что в окнах квартиры горит свет. «Родик! – мелькнула радостная мысль. – Он вернулся!»

Но это оказался Николаша.

– Мамуля, я остался без денег, и пришлось вернуться, – весело объявил сын. – Буду в Москве наверстывать упущенную выгоду.