Вопрос ее остался без ответа, Родислав только вздохнул, взял телефон и ушел в ванную в очередной раз звонить.
Но если Родислав не ответил на вопрос вслух, это не означало, что он о нем забыл. Голос Лизы, произносящий: «У нас-то с тобой что?», еще долго звучал в его голове, заставляя искать ответ. Ответ находился, но был неутешительным. Да, они с Лизой были хорошими любовниками, но как семья они не состоялись и состояться не могут ни при каких обстоятельствах. Перелистнуть страницу, забыть прошлое, зачеркнуть его и начать новую жизнь не получилось.
Он попытался объясниться с Лизой, надеясь на то, что она, как и Люба в свое время, его поймет и пойдет навстречу.
– Лизонька, когда проживешь с человеком столько лет, сколько я прожил с Любой, этот человек не может в одночасье стать для тебя чужим, понимаешь? Она осталась одна, без помощи, без поддержки, и ей очень трудно, особенно учитывая проблемы нашего сына. Это еще сейчас лето, нет тестя, нет Лельки, нет наших соседей, которых мы опекаем. Осенью начнутся настоящие трудности, и мне придется уделять моей бывшей семье еще больше внимания. Ты должна быть к этому готова.
– Ну конечно, мы все сейчас построимся вместе с детьми и начнем оказывать поддержку твоей бывшей семье, – презрительно фыркнула Лиза. – О них ты думаешь, а о нас кто будет думать? Кто будет мне помогать и меня поддерживать? Почему для тебя Любины дети главнее моих? И те, и другие – твои, между прочим.
– Между прочим, ты совершенно права, и те, и другие – мои дети, и я не могу не заботиться о Лельке и Коле и не волноваться за них.
– А за моих детей ты можешь не волноваться, да? Мои дети, наши с тобой дети ничего для тебя не значат?
– Лизонька, они значат для меня очень много, и если у них возникнут проблемы, я буду ими заниматься. Но пока, слава богу, у них проблем нет, а у Кольки они есть, у меня душа за него болит, и за Любу тоже душа болит, потому что она очень боится за него, очень переживает, и она совсем одна, ей даже поделиться своей бедой не с кем, кроме меня. Люба никогда в жизни не сделала мне ничего плохого, так почему я должен отказывать ей в помощи?
– Потому что она больше тебе не жена. Теперь я твоя жена, и ты должен заниматься только мной и моими детьми, – заявила Лиза.
– Но я не могу вычеркнуть из своей жизни человека, которого знаю почти тридцать лет, с детства, и с которым у меня связаны только хорошие воспоминания! Я не могу отказать ему в помощи только на том основании, что лично тебе это не нравится!
Он невольно повысил голос, он начал злиться, Лизина позиция была так не похожа на то, что говорила ему в аналогичных ситуациях Люба. Лиза в долгу не осталась, и повышение голоса Родиславом тут же нашло отклик в ее крике и слезах. Разразился скандал, некрасивый, тупой в своей бессмысленности, как бессмысленна любая ссора, если у сторон нет четко аргументированной и конструктивной позиции. Они наговорили друг другу много гадостей и молча разошлись по своим углам: Лиза отправилась успокаивать проснувшегося от громких голосов Дениса, а Родислав взял телефон и пошел в ванную звонить. Несколько дней они дулись друг на друга и почти не разговаривали, потом помирились, а потом скандал вспыхнул с новой силой, только на этот раз Лиза уже не выбирала выражений и не сдерживала себя. Ее слова оказались настолько грубы и оскорбительны, что Родислав не выдержал и стал собирать чемодан.
– Ты уходишь насовсем? – презрительно спросила Лиза, даже не пытаясь его остановить. – Или завтра после работы опять приползешь прощения просить?
– Насовсем. Я останусь отцом наших детей, буду приезжать, помогать, если ты не возражаешь, но рваться между двумя семьями я не могу. Я не уверен, что поступил правильно, уйдя к тебе, наверное, мне не следовало этого делать.
– Скатертью дорожка! – выкрикнула Лиза напоследок.
Он спустился вниз, положил чемодан в багажник, сел в машину и испытал, совершенно неожиданно для себя, огромное облегчение. Сейчас он приедет домой, словно из командировки вернется, из тяжелой, долгой, изматывающей командировки. Попросит прощения у Любы. Она его простит, она умная, добрая и все понимает.
Проезжая мимо телефона-автомата, он притормозил, подумав, что надо бы предупредить Любу, нехорошо сваливаться как снег на голову, а вдруг она не одна? Кроме того давнего романа с мальчиком из отдела снабжения, он больше не замечал, чтобы у Любы кто-то был, но то был все-таки период совместной жизни, а теперь он ушел и предоставил ей полную свободу. А вдруг она этой свободой воспользовалась?
Родислав припарковал машину, нашел в кармане монетку и зашел в будку.
– Любаша, тебе удобно, если я сейчас приеду? – спросил он, когда жена сняла трубку.
– Ты решил вернуться из Магадана? – спросила она без тени усмешки.
– Я решил просто вернуться, – ответил он и замолчал.
В трубке повисла долгая тишина, и Родислав даже подумал, не пропала ли связь. Наконец до него донесся голос Любы:
– Хорошо, что я еще ничего не сказала папе и Лельке. Я тебя жду.
Он повесил трубку и бегом побежал к машине. Сейчас он подъедет к своему дому, поднимется на четвертый этаж, откроет дверь своими ключами и наденет свои любимые тапочки, которые подарила ему Люба на Новый год. Новая жизнь продлилась всего месяц, и он понял, что старая жизнь нравится ему куда больше.
В январе 1986 года Николаю Дмитриевичу Головину исполнялось семьдесят лет. Люба, старавшаяся все делать заранее, озаботилась подготовкой к юбилею еще в октябре.
– Папа, составь список гостей, – просила она каждые два-три дня.
– Зачем так рано? – недоумевал Головин. – Успеется. Впереди еще полгода.
– Не полгода, а два с половиной месяца. Надо обязательно составить список, чтобы понимать, сколько будет человек.
– Да какая тебе разница? – сердился Николай Дмитриевич. – Ну, двадцать, ну, двадцать пять…
Этот разговор повторялся до тех пор, пока Люба не приехала к отцу и не заставила его хотя бы устно перечислить всех тех, кого он хотел бы видеть на своем юбилее. Головин недовольно поморщился, но настоятельную просьбу дочери выполнил. Он называл имена, а Люба считала про себя.
– Шестьдесят три, – со вздохом озвучила она результат, когда отец завершил перечень и устало откинулся на спинку стула.
– Как – шестьдесят три?! – не поверил Головин. – Не может быть! Как же так… Я думал, человек двадцать, ну, максимум двадцать пять… Откуда так много набралось?
Люба молча пожала плечами.
– Нет, ты не так посчитала, – решительно произнес отец. – Ты ошиблась.
– Папа, я профессиональный бухгалтер. Я могу в тексте запятую не там поставить, но считать я, слава богу, умею. Шестьдесят три человека как одна копеечка.