Вот этот парень с отечественным оружием – из ФСБ?!
Под ложечкой засосало: вот оно как, вот он – «крот», лежит мертвый. И с одной стороны – значит, опасность со стороны загадочных «мародеров» и прочих темных личностей (узнаю почерк родной «кровавой гэбни»!) нам больше не грозит. И никто не узнает, куда мы идем. С другой, ФСБ начнет искать сотрудника, а нас с Пригоршней в Зоне каждая радиоактивная свинья знает. И с третьей – жаль парня. По-человечески он был мне симпатичен, даже не хочется верить, что он предатель.
Энджи подошла ко мне, потопталась рядом, словно хотела что-то спросить, но передумала.
Мужчины молчали.
– Нужно идти, – наконец, сказал я. – Патриота… Сашу… придется оставить. Документы передадим родным. Нам нужно идти, пока снова не поднялся туман.
Разобрав имущество покойного и прикрыв ему лицо его же курткой, мы двинулись к краю свалки. Туман больше не сгущался, путь был ясен и прост, и только на сердце – невозможно гадко. Шнобель, яростно и зло улыбаясь, нес за спиной гитару Патриота.
Будто удовлетворившись одной жертвой, Помойка отпустила нас. Ветер стал сильнее, разогнав не только туман, но и низкую облачность, выглянуло закатное солнце, низкое, красное, подсвечивающее все контрастным алым светом. С края холма я смотрел на березовую рощу внизу. Казалось, что стволы истекают кровью.
Предстоял спуск. Зелье, которое покойный Патриот дал Энджи, еще действовало, и девушка держалась бодро.
На этот раз на разведку отправили Шнобеля, он сам вызвался. Я был ему благодарен: укушенная нога разболелась, голень раздуло, надо бы антибиотики вколоть. Шнобель резво спустился вниз и заявил:
– Все чисто, нор нет.
– Тогда жди внизу, – приказал Никита.
Заметив мое состояние, напарник принял командование группой – без лишних слов, просто перехватил, как подхватывают падающего… Оказалось, медведки ядовиты, и я с трудом держался. Хотелось просто лечь. Может человек взять – и заболеть, переложив ответственность на других? И пусть они себе идут дальше, добывают лекарства, а меня спрячут в схроне, оставив еды и воды, я потерплю. Спать буду, спать, спать…
– Андрей, – Энджи внезапно оказалась рядом, обняла за плечи, усадила на землю, – что с тобой?
– Нормально всё.
– Ты горишь, у тебя жар! – она легко прикоснулась губами к моему лбу, отстранилась.
Глаза у Энджи были глубокие, умные, огромные, и очень печальные.
Вспомнилась любимая книга отрочества – «Три товарища» Ремарка. О настоящей мужской дружбе и о настоящей, раз в жизни приключающейся, любви. Главная героиня, возлюбленная героя, была с самого начала обречена – и знала это, и потому отдавалась жизни ярко, бездумно и безумно. Энджи похожа на нее. Та же жажда жизни и тот же привлекательный для здоровых флер обреченности, отмеченности судьбой.
Я тряхнул головой, собирая мысли в кучку.
– Наверное, медведка была ядовитая, – улыбнулся через силу.
Энджи пошарила в кармане и достала знакомый комочек листьев – то самое чудо-лекарство. Одну штуку она съела, значит, осталось всего две. И ей нужнее.
– Нет, – отказался я. – Это всего лишь лихорадка. Спустимся, обустроимся на ночлег, я приму антибиотики, выпью водки. Сорок градусов должно быть в стакане, а не в организме… И все со мной будет хорошо.
– Ты же не умрешь? – спросила она требовательно.
Вот и что теперь делать, как отвечать? Энджи положила руку мне на колено.
– Ты же не умрешь, правда, Андрюша?
Ненавижу свое имя. Во-первых, паспортные данные давно не имеют ко мне никакого отношения: Андрей Нечаев остался в «цивильном» прошлом, по Зоне ходит Химик, бывалый сталкер. Во-вторых обращение «Андрюша» напоминает о маме. А я не хочу о ней вспоминать – слишком больно до сих пор. Но из уст Энджи прозвучало так… интимно и, в то же время, тепло, хорошо.
– Не дождетесь! – перевел я все в шутку.
На нас смотрел Пригоршня. Без злобы и зависти, но с затаенной обидой. Сил разбираться не было, поэтому я слегка отодвинулся, и Энджи убрала руку, вздохнула:
– Пожалуйста, побереги себя. Я не хочу, чтобы ты умирал.
– Энджи, – решился навсегда закрыть тему, – тут не говорят о смерти, чтобы не накликать. А за меня не волнуйся: я любимчик Зоны, так просто не сдохну. Буду жить и всем надоедать занудством. Так что прекращай волноваться.
Следом за Шнобелем уже спустился Вик, и я подтолкнул Энджи:
– Давай-ка вниз. Пригоршня поможет мне спуститься.
Она встала и направилась к спуску, как будто и не было этого диалога, короткого, но насыщенного эмоциями.
Мы с Пригоршней остались вдвоем.
– Жалко Патриота, – пробормотал он. – Хоть и знаю теперь: предатель, военным стучал, а все равно…
– Это – Зона. Живи ярко, умри молодым.
Пригоршня странно на меня покосился.
– Ты того. Не надо про смерть.
И я понял: друг боится за Энджи. Запала она ему в сердце. Бывает.
– Хорошо, не буду. Спустишь меня? Что-то совсем ноги не ходят.
Не ходят – это мягко сказано. К дергающей боли в ноге и лихорадке прибавилась эйфория, которая бывает при очень высокой температуре. Меня даже подглючивало: пространство то сжималось, то растягивалось, а время и вовсе куда-то пропало. Поэтому ни спуска, ни дальнейших поисков укрытия я не запомнил, выпал из жизни команды.
Очнулся уже в спальнике.
Горел костер, освещая провалившуюся – только балки остались – крышу какого-то дома. Осмотрелся: три стены защищали от ветра, четвертая – наполовину разваленная – создавала иллюзию закрытого пространства. Стены из бруса, старого, потемневшего от времени.
У костра собралась вся команда. Шипели, разогреваясь, консервы в открытых банках, и несмело трогал струны гитары Шнобель. Играть не решался – просто гладил, и инструмент отзывался протяжным стоном, оплакивая погибшего хозяина.
Я был весь мокрый – температура спала, наверное, меня чем-то обкололи, пока дрых. Интересно, хоть сам дошел или Пригоршня донес на могучих плечах?
Энджи сидела, притянув колени к груди и обняв их, смотрела на огонь. Вик заваривал чай в походном котелке.
– Где это мы? – спросил я и попробовал сесть.
Голова кружилась от слабости и зверски хотелось жрать, в остальном – норма.
– Да домик какой-то. Помнишь березовую рощу? Вот за ней, – откликнулся Никита.
Энджи вскинулась, улыбнулась мне.
– Сам дошел или несли?
– Сам дошел, – ответил Шнобель, – мотался, как пьяный, и уверял, что идешь сдавать экзамен. Я тебя лично под руку держал, чтобы в «топку» не влез – аномалий кругом полно. Хорошо, мутантов нет.