– Моя интуиция, – заметила девушка, – подсказывает: туда соваться не стоит. В крайнем случае, если вы уперлись, давайте до утра подождем.
– В лесу? На открытом пространстве? Нет, Энджи, только не здесь. Еле живыми ушли. Не хочу знать, что по ночам в этих местах ползает, летает и бегает. И не хочу в землю закапываться, если выброс начнется.
– Думаешь, Андрей, внутри лучше?
Редко она называет меня по имени, а ведь сперва кривилась от «Химика». Да, отношения изменились, и не только между нами – мы перестали быть чужими людьми. Изменились отношения между Энджи и Зоной. Кажется, Зона приняла девушку. Иначе вряд ли Энджи дошла сюда даже с нами.
И еще, Энджи выглядит пободрее. И за весь долгий переход ни разу не попыталась прилечь в обморок. Она даже не очень бледная, осунувшаяся, да, но не изможденная. То ли скрытые ресурсы организма открылись, то ли Энджи приняла одну из двух оставшихся порций снадобья покойного Патриота, то ли сама Зона подпитывает девушку, дает ей силы дотянуть до заветной аномалии.
Хороший знак.
О том, что на самом деле она притворяется больной, давит на жалость, я старался не думать, но такой возможности не исключал.
– Уверен. Опасные места я чую…
– Да-да. – Чересчур энергично закивала Энджи. – Летучих мышей, например. Горечавку.
– Так то мутанты, – обиделся за друга Никита, – Химик аномалии чует, как пес, натасканный на наркоту.
– Аномалии там, конечно, есть, – пояснил я, – но если бы было что-то совсем страшное, я бы вас туда не повел.
Энджи упрямо закусила губу.
– Ладно. Но если нас сожрут, ты будешь отвечать.
Бетонный забор вокруг базы НАТО наводил на мысли вовсе не об американских, например, солдатах, ухоженных и вооруженных получше нашего, но о советской еще военной части, нищей, ободранной, со срочниками в стоптанных кирзовых сапогах непременно на несколько размеров больше или меньше необходимого. По верху тянулась ржавая колючая проволока, этакими спутанными клубками…
– А ведь тут не база, – пробормотал Пригоршня, – это зона.
– Ну конечно, – почти не слушая друга, отозвался я, – а ты как думал? Мы в Зоне, поздравляю.
– Не. В смысле – тюрьма это, Химик. Зона.
– Да быть не может… – Я завертел головой.
Никита прав. Вон – вышки торчат сторожевые. Можно, конечно, предположить, что с них бравые техасские парни обозревали периметр, только чудится в простых, уже покосившихся строениях неизбывно родное: тайга, лесоповал, пулеметчик в шинели, и несчастные зеки, удирающие в перекрестье прожекторных лучей.
Речку мы перешли, не замочив ног – она бежала по камням, больше похожая на ручей, мелкая и звонкая, быстрая – и оказались у гостеприимно приоткрытых ворот.
– Наверное, это и правда была зона, которая с маленькой буквы, – предположил я. – А потом, когда все случилось, ее заняли натовцы. Что строениям-то пропадать. И, посмотрите, в хорошем состоянии, место, опять же, подходящее: источник питьевой воды, просматривается округа хорошо. Если бы не американцы, наверняка бы наши к рукам прибрали.
– Точно. – Согласился Пригоршня. – Место годное.
Энджи стояла перед воротами, втянув голову в плечи. Пистолет-пулемет она держала в опущенной руке и постоянно озиралась, будто ожидая нападения.
Ворота скрипнули на слабом ветру.
Ну-с, приступим.
Карабкаться через стену, пожалуй, не вариант, хотя в столь заботливо приоткрытую дверь соваться не очень хочется. Мы с Пригоршней встали напротив ворот, и он потянул створку на себя. Скрипнуло, через образовавшуюся щель просматривался двор базы, заросший короткой травой, пробившийся сквозь щели в асфальте.
– Странно, – заметила Энджи, – а разве дорога не должна идти прямо к воротам? Как-то ведь подвозили преступников.
Мы ошалело переглянулись. И действительно. Стоит, значит, бывшая тюрьма, исправительное учреждение, на берегу реки, что тот Кремль. И не ведет к ней не то, что дороги – разбитой колеи. А натовцы как же внутрь попадали? На вертолетах? Да бросьте! Это же Зона. В ней вертолет не только бесполезен, но временами даже опасен. По крайней мере, так глубоко никто не смог бы залететь, сколь современными и точными картами не обладай.
– Загадка, – протянул Никита.
– Ага, все любопытственнее и любопытственнее.
Пригоршня одну за другой отправил во двор десяток гаек – ничего, упали ровно, хвосты легли самым обычным образом. Мы снова переглянулись.
– А ну как выброс? – тихо спросил Пригоршня.
Я понял, что он имел в виду: если останемся под открытым небом, до утра можем и не дожить. А так, на вид, безопасно все.
Мы распахнули створки пошире. Двор, как двор. Растрескавшийся асфальт, под вышкой – проржавевший автомобиль с оторванной дверцей – марку и цвет уже и не определишь. Ни скелетов, ни мумифицированных трупов, ни заметных следов самых распространенных аномалий. Разве что дальняя вышка ржавым пухом заросла, так на нее никто лезть и не собирается. Мирное место, будто люди сами ушли.
Только вот из сбивчивого рассказа желдака вовсе не следовало, что кто-то куда-то ушел по доброй воле, напротив, выходило, что натовцы обосновались здесь давно, капитально и надолго.
– Куда пойдем? – спросил Никита.
– Присматривать место для ночлега. А там – по обстоятельствам.
Темнеет поздней весной медленно, и в запасе у нас было несколько часов. Но помня предыдущие ночевки в Зоне я предпочитал, что называется, «перебдеть».
– Давайте к вертолетной площадке, – предложил Пригоршня, – я сверху видел, там, вроде, какой-то небольшой домик был. Вероятно – склад. Ну и спокойней там, чем в бараке с камерами ночевать.
Мы с ним согласились. Нам предстояло пересечь двор, пройти между двумя пятиэтажками и чуть дальше.
Двор мы прошли без приключений. Прямо перед нами было два обшарпанных здания с забранными решетками окнами. Нежилые и неуютные, они слепо таращились на наш маленький, ощетинившийся стволами отряд. Нам предстояло идти между ними, не протиснуться – спокойно пройти по дорожке метров пять-шесть шириной.
Разница между спокойным местом и подобной дорожкой, например, в Любече и этим проходом – примерно такая же, как между нарисованной на земле линией и натянутым над пропастью канатом. То есть, прохождение требует сноровки и спокойствия, и более – ничего.
Гайки снова упали как надо, и я смело шагнул в проход между домами.
Изумленно вскрикнул Пригоршня, ахнула Энджи, я оглянулся, но не увидел ни друзей, ни двора, откуда только что вышел.
Что за нафиг? Я стоял в крохотной комнатке с забранным решеткой окном под потолком, откуда пробивался тусклый свет. Вдоль стен – двухэтажные железные кровати с тонкими матрасами в продольную полоску. В углу – санузел, если это можно так назвать. Тюремная камера. Дверь в коридор была открыта.