Стокгольм, Швеция
Эрин пошатнулась под весом истории, представшей перед ней во плоти, борясь с оцепенением. Если этот человек говорит правду и если он не какой-нибудь поврежденный в уме, то здесь стоит Иуда Искариот, самый опозоренный человек в истории, предатель, отправивший Христа на крестные муки.
Она слышала его признание, его намерение покончить с миром.
— Вы уверены, что это ваше предназначение? — бросила Эрин с вызовом. — Вы считаете, что Христос поставил вас на этот долгий путь, чтобы вы могли устроить Ему возвращение?
Издали донеслось завывание полицейских сирен, напомнив, что это современность, мир, в котором очень немногие верят в святых и демонов. И тем не менее перед ней человек, утверждающий, что относится к обоим мирам. Если он сказал правду, его глаза видели чудо Христа, уши слышали Его притчи и наставления; эти самые губы целовали Иисуса в саду Гефсиманском, предавая Христа на смерть.
Завывание стало громче, приближаясь.
Может, их проникновение заметили окрестные жители? Может, забили тревогу?
Взгляд Искариота обратился в том направлении — и обратно к ним.
— Время разговоров закончилось. Я забираю этого ангела и ухожу.
Ощутив таящуюся в его словах угрозу, и стригои, и сангвинисты изготовились к сражению.
Джордан отодвинул Эрин за спину.
Искариот же просто поднял указательный палец, будто подзывая официанта к столу, но вместо того призвал диковинный рой, послуживший глашатаем его появления. Порхавшие в воздухе мотыльки уселись на оба войска. Один приземлился на выставленную ладонь Эрин, ограждавшей себя ею от угрозы, которую могли представлять эти осколки радуги. Крошечные бронзовые лапки заплясали по шерсти перчатки, пока насекомое не добралось до полоски голой кожи у манжеты. И тут в кожу глубоко вонзился тоненький серебряный хоботок.
Уронив руку, Эрин затрясла ею от боли.
Мотылек сорвался и, неспешно взмахивая крылышками, упорхнул прочь.
Что за чертовщина?!
Она внимательно взглянула на капельку крови, вытекшую из прокола.
Ругнувшись, Джордан хлопнул себя по шее, раздавив при этом мотылька, упавшего в снег. Озираясь, Эрин видела, что остальные подверглись таким же нападениям. Но по-прежнему не могла уяснить суть угрозы — пока не увидела, как Ольга на заплетающихся ногах отделилась от сбившихся в кучку детей-стригоев. Изумрудные крылышки трепетали на ее маленькой щечке. А потом она с визгом упала на колени. Мотылек вспорхнул со своего места у нее на носу и полетел прочь. Черное пятно тления, появившееся на щеке, стремительно расползалось, пожирая лицо девочки, обнажая кости с бурлящей в трещинах кровью. Ее тельце забилось в конвульсиях. Все больше и больше детей из выводка Распутина падали на снег, извиваясь в корчах.
Эрин поглядела на кровавое пятнышко у себя на запястье, постигая, что произошло.
Яд.
Бабочки несли какую-то отраву.
Она потерла руку, но на нее отрава не подействовала.
Как и на Джордана.
Распутин упал среди своего выводка, но поверженный горем, а не ядом.
— Стой! Остановись! — причитал он.
Эрин вспомнила другое существо, погибшее от сходной порчи. Мысленно увидела беспощадного волка в туннеле под Ватиканом. Она стреляла в тварь пулями, замаранными в крови Батории Дарабонт. У этой женщины в крови был какой-то яд, смертельный для стригоев — и даже для сангвинистов.
Запаниковав, она обернулась к Руну, к другим сангвинистам.
Упавшую на колени Надию поддерживал Христиан, а Рун отбивался от изумрудного смерча, кружащего над ним, используя свои кожаные доспехи, как щит.
Эрин бросилась вперед, увлекая Джордана за собой.
— Помоги им! — крикнула она. Будучи людьми, они действию яда вроде бы не подвержены. — Не подпускай к ним бабочек!
И тут же вспомнила первого мотылька с изумрудными крылышками, усевшегося на плечо Надии.
— Жжет! — стонала та, сжимая пальцами почерневшее горло, стискивая его, словно хотела удержать яд от распространения.
Но тщетно. Чернота поднималась по щекам, пожирая ее — хотя и распространялась куда медленнее, чем у стригоев, но так же неумолимо.
Христиан беспомощно поглядел на Эрин.
— Что мы можем сделать?
Ответ пришел с другой стороны радужной метели.
— Ничего, — крикнул Искариот, услышав его мольбу, — только смотреть, как она умирает.
Тело Надии выгнулось дугой, сотрясаясь в конвульсиях.
Что-то ударило Эрин сбоку. В нее вцепился маленький мальчик — один из стригоев, лишившийся уже половины лица. Слезы сбегали из его единственного глаза. Присев, Эрин обняла его, и его маленькая ручонка сжимала ее руку — наверное, он знал, что она не может его спасти, но не хотел быть один. Мальчик смотрел на нее полным муки небесно-голубым глазом. Она крепко держала его холодные руки, пока он не затих, полностью поглощенный скверной.
Эрин посмотрела через снежную полосу.
Никто из детей уже не двигался, и снег укрывал их исковерканные тела.
Надия испустила последний вздох — и застыла в недвижности смерти. Христиан склонился над ней с блестящими от слез глазами.
Эрин отпустила ручонки стригоя — вернее, то, что от них осталось.
Повинуясь некоему беззвучному сигналу, мотыльки вокруг них взлетели в высоту, но остались над ними немой угрозой. Уцелевших можно было пересчитать по пальцам одной руки — Распутин и остальные сангвинисты. Эрин подозревала, что лишь потому, что так хотел господин этих творений.
Встав, она посмотрела Искариоту в глаза.
— Зачем?
Иуда протянул руку, и мотылек грациозно опустился ему на ладонь, открывая и закрывая серебристо-зеленые крылышки.
— Это вам всем урок, — он кивнул на труп Надии. — Чтобы доказать сангвинистам, что их благословение не защищает их от моего проклятия, от моей крови.
Так это его порченая кровь находилась в этих мотыльках…
Эрин смотрела, как тело Надии превращается в золу и кости. Эта отважная женщина невесть сколько раз спасала ей жизнь. Она не заслужила такую бесчестную и бессмысленную смерть.
И не только она.
Распутин стенал, стоя на коленях среди своих поверженных чад.
— Тогда зачем это? Какой урок ты пытался преподать мне?
— Никакого урока, Григорий. Только наказание. За то, что у тебя есть от меня секреты.
Мотыльки снова угрожающе снизились. Один принялся порхать у Руна над плечом.
Мысли Эрин понеслись галопом, интуиция подсказывала, что Искариот еще не закончил. Ей остается полагаться только на свои знания. Она вспомнила черный отпечаток ладони, украшавший горло Батории Дарабонт и отмечавший ее кровь как порченую. Эрин догадалась, что эта ладонь принадлежала Искариоту. Может, он пользовался алхимией собственной крови, чтобы испортить кровь этой женщины и тем защитить ее от стригоев, которыми она командовала? Дарабонт служила велиалам — группе стригоев и людей, работавших вместе под началом некоего невидимого кукловода.