Он поместит кого-нибудь и там, но скрытно. Кого-нибудь вроде Изабель Кассье.
Селестин стояла возле двери на террасу и всматривалась в ночь. Все, что она видела, — отражение ее собственного напряженного лица на фоне темноты и, вдалеке, — комнаты позади. Она допила порцию выпивки и взглянула на часы. Чуть больше девяти, а Поль еще не вернулся. Что он говорил утром? Обед с планировщиками? Господи, сколько же на это нужно времени? Уж точно к этому часу он должен быть дома.
Селестин прошла к камину, каблучки ее туфель зацокали по плиткам пола, потом звук шагов заглушил ковер. Она поставила на кофейный столик стакан, взяла сигарету из серебряной коробки и прикурила.
И впервые за день позволила себе признать это. Принять это. Подумать о вещах, от которых отмахивалась.
Поль не обедал с планировщиками. Он обедал — или что там еще делал — с любовницей. Кто бы она ни была. Той, которая знала, как его завести, которой нужно было лишь шевельнуть пальцем, чтобы он отменил все их планы. Грозовая туча на горизонте, угроза их будущему. Каким дураком он себя выставляет! Если дети когда-нибудь узнают...
И потом, как он мог сделать такое? Поставить их жизнь на кон. Под угрозу все, что у них есть. Она просто должна развестись с ним, вышвырнуть его. Довольно.
Проблема, конечно, в том, что она слишком его любит, что он ей небезразличен. Другие жены просто пожмут плечами, довольные тем, что есть кто-то еще, чтобы разделить с ними груз, кто-то еще, чтобы потакать грубым прихотям их мужей. И Селестин это изумляло. Тому, как они упиваются предательством. Потому что это и есть предательство, думала Селестин. Предательство.
Но с нее достаточно, все должно измениться. Настало время ультиматумов, время платы по счетам. Время устроить остаток своей жизни, то, что от нее осталось, с мужчиной, которого она любит.
Позади открылась дверь в гостиную, и вошла Адель.
— Накрывать к обеду, мадам?
— Здесь, пожалуйста, Адель. Сегодня я буду обедать одна.
Адель кивнула и вышла.
Селестин загасила сигарету и скрипнула зубами. Но так будет недолго, подумала она.
Четверг
Когда на следующее утро Жако приехал в полицейское управление, на доске происшествий в комнате группы уже был вывешен самый свежий комплект фотографий. Черно-белые и цветные. Длинная нитка соединяла их с флажком, который он вчера воткнул в «Аква-Сите». Жако остановился, чтобы на них взглянуть. Тело лежало на площадке из камней. Шапка рыжих волос зализана водой назад. Беспомощные, бесполезные конечности вытянуты. Глаза закрыты. Губы чуть-чуть приоткрыты. Крупный план царапин на груди, злой красный цвет на цветных фотографиях, превращался в три серые полосы на черно-белых снимках. Еще одно безымянное тело. Сколько же понадобится времени, чтобы узнать ее имя...
«Где-то, — думал Жако, входя в кабинет, — где-то там ты задумываешь нехорошее. А я собираюсь тебя поймать».
Гасталя нигде не было видно, поэтому Жако набрал номер его мобильника.
— Да? — Голос Гасталя накладывался на фоновый шум трафика. Он был где-то на улице.
Жако рассказал ему о спортзале «Алле-Алле» и о том, что три убитые девушки были членами этого клуба.
— Неплохо, — отозвался Гасталь. — Неплохо.
С его голосом творилось что-то странное. И тут Жако понял, что именно.
— Ты где? — спросил Жако.
— На Репюблик, — ответил Гасталь. — Подумал, будет неплохо тут прогуляться.
И по пути отведать кусочек пиццы, подумал Жако, или чаррос в сахарной пудре. Этот парень постоянно ест. У него во рту или в руке, на подбородке или на галстуке всегда имеется что-то съедобное.
— Могу я поручить это тебе? Спортзал? — Жако не мог даже представить, что могут быть возражения.
— Считай, дело в шляпе, — донесся приглушенный ответ партнера.
Затем Жако вызвал Изабель Кассье и рассказал ей о спортзале, членстве в нем и о баре напротив. Ее глаза даже заблестели при мысли о возможности получить «ниточку». И не было даже намека на то, что занимало ее прошлым вечером. Профессионал до мозга костей. Жако был поражен... и почувствовал облегчение.
— Я бы хотел, чтобы ты покрутилась какое-то время в том баре, — сказал он. — Во время ленчей. И после работы. Но особенно не светись. Прислушивайся к разговорам, незаметно. Чашечка кофе... Ну, ты знаешь, как это делать. Если кто-нибудь наблюдает за спортзалом, присмотри за ними.
Изабель кивнула.
— Начни прямо сейчас, и когда приедешь на место, передай Гасталю фотографию девушки из «Аква-Сите». Он работает в спортзале. Та девушка тоже могла быть членом клуба. Возможно, кто-нибудь ее опознает.
— Хорошо, босс.
Изабель уже выходила из кабинета Жако, когда пришел помощник государственного патологоанатома.
— Старший инспектор Жако? — спросил он, давая Изабель пройти в дверь и с интересом разглядывая ее.
Жако кивнул и жестом пригласил его в кабинет.
— Доктор Валери попросил занести вам это. — Он вручил Жако тощую голубую папку. — Предварительные результаты по телу, найденному в «Аква-Сите». Он говорит, что полный отчет представит завтра, а это пока даст вам пищу для размышлений.
— Передайте ему мою признательность, — улыбнулся Жако и открыл папку.
— Обязательно, — ответил молодой человек.
Когда за ним закрылась дверь, Жако устроился в кресле и начал читать.
«Неизвестная женщина, белая, 61 килограмм; среднего роста; возраст 20—25 лет; короткие рыжеватые волосы, голубые глаза.
Причина смерти: утопление. Следы жестокого сексуального насилия, как у других жертв, однако наличия спермы, спермицида или лубриканта пока не обнаружено. Будут проведены дальнейшие анализы. Также взята проба крови для исследования на наличие наркотических средств, в ходе которого будет установлено, применялся ли пронопразон, и, таким образом, существует ли связь между жертвами».
Жако открыл вторую страницу, где Валери изложил свои обычные дополнительные замечания и наблюдения — мелкие детали, которые Жако обожал и хранил.
«По мнению специалиста по зубам, — писал Валери своим паукообразным почерком, — жертва не является француженкой. Если только все пломбы не были поставлены ей во время поездки в Англию. Там используется совершенно другая технология, что-то наподобие амальгамы».
Кроме того, как и Жако, государственный патологоанатом обратил внимание на грубые ладони убитой. Сначала он подумал, что кожа сморщилась от долгого пребывания тела в воде. Но это не так. Кожа осталась шершавой. Что бы это ни было, но убитая занималась тяжелым физическим трудом.