«Дома».
Он так замерз и устал, что не мог злиться. Поэтому Рабен стал делать то, что нужно было делать: пытался сосредоточиться.
Сначала он поднял с тротуара варежку и купил кофе в привокзальном магазинчике. Прихлебывая горячий напиток в тени за ограждениями, он думал о том, что делать дальше, когда зазвонил телефон, добытый для него Гуннаром Торпе.
— Это Грюнер.
— Что скажешь?
Встревоженный голос Грюнера в телефоне заглушал шум проезжающих машин. Значит, он где-то на улице, а не на подземной парковке, где он работал, иначе голос звучал бы иначе. Рабен попытался представить, как целыми днями, а иногда и ночью, Грюнер сидит в этом пропитанном бензиновыми выхлопами темном замкнутом пространстве и мечтает о музыке. Ад бывает разных форм и размеров.
— Прости, что рассердился на тебя, Йенс. Я испугался. Та женщина-юрист несколько недель назад приходила ко мне, задавала вопросы. А потом ее убили.
— Что за вопросы?
— Ты действительно ничего не помнишь?
— Я же говорил…
— Повезло тебе. Приезжай ко мне на работу.
Грюнер назвал ему адрес в районе Исландс-Брюгге.
— Через полчаса буду, — сказал Рабен.
— Нет. Сегодня моя смена с четырех. Дай мне пару часов, и тогда уже…
Похороны проходили в парке Сольберг. Прислушиваясь к колокольному звону в отдалении, Лунд наблюдала за немногочисленными скорбящими в черном, что собрались вокруг могилы.
В первый день своего возвращения в управление она видела Стига Драгсхольма. Тогда он еще был подозреваемым, и в тот же вечер Свендсен выдавил из него признание в убийстве. Это был высокий мужчина с правильными чертами лица и ухоженной внешностью преуспевающего адвоката. На похоронах его жены почти никто с ним не заговаривал. Никто не пошел рядом с ним, когда церемония у могилы завершилась.
Она пересекла газон и остановила его возле парковки.
— Сара Лунд, — представилась она, махнув удостоверением. — Полиция. Хотела бы задать несколько вопросов…
Ошеломленный, он уставился на нее, потом покачал головой и двинулся дальше. Лунд не отставала.
— Я бы не стала беспокоить вас сегодня, если бы не обстоятельства…
Драгсхольм достал ключи от автомобиля. Она услышала, как щелкнули замки в салоне его «вольво», и встала прямо перед водительской дверцей.
— Мы должны предотвратить гибель других людей. Ваша жена, возможно, лишь первая в списке жертв.
Он отодвинул ее с дороги, сел за руль и уставился прямо перед собой невидящим взглядом. Лунд обошла машину, открыла пассажирскую дверцу и тоже села. Он плакал. Она молчала, давая ему время справиться с собой.
Все остальные, кто хоронил Анну Драгсхольм, разошлись. На кладбище начинались новые похороны, на аллею вынесли светлый гроб. Это был бесконечный процесс, и Лунд понимала это лучше многих.
Наконец Драгсхольм вытер глаза, вылез из машины, встал перед безукоризненно чистым капотом. Она присоединилась к нему. Чуть погодя он двинулся с места и пошел по одной из тропинок, разбегающихся между надгробьями. Лунд следовала за ним.
— Почему вы признались в убийстве? — спросила она, когда они оказались уже далеко от машины и могилы.
— Этот мерзкий полицейский все орал и орал на меня. Больше всего мне хотелось заткнуть ему рот. Я знаю, что Анну убил не я. Она тоже это знает. Остальное неважно. — Он глянул на нее. — И, кроме того, я юрист. Выбравшись из той вонючей дыры, я бы не оставил от вашего обвинения камня на камне.
— Не сомневаюсь, — кивнула Лунд и обрадовалась, вспомнив, что днем ранее Свендсен уехал в отпуск. — Она рассказывала вам о своей работе в армии?
— Не много.
Он оглядывал кладбище. Вазоны. Букеты — огромные, пышные на свежих могилах, более скромные на старых. Некоторые плиты совсем без цветов, запущенные, забытые.
— Она когда-нибудь упоминала Мюга Поульсена?
— Об этом меня уже спрашивали. Ответ по-прежнему — нет.
— А Йенса Петера Рабена?
— Нет.
Они оказались рядом с похоронной процессией. Она уже достигла могилы, кто-то громко рыдал.
— Я хотел, чтобы она нашла другую работу. Но Анне нравилось в армии. По-моему, ее привлекала мысль, что она делает нечто секретное. Нечто, о чем ей нельзя говорить со мной.
— Несмотря на то, что вы юрист?
В его тускло-голубых глазах промелькнула обида.
— Всего лишь скучный адвокат по коммерческому праву. Я зарабатывал в десятки раз больше ее. Но она всегда утверждала, что получала в десятки раз больше удовлетворения. А потом ее уволили.
— Вы уверены?
— Так она мне сказала.
— Почему ее могли уволить?
— Возник какой-то конфликт. Она проводила исследование, и результаты вызвали споры. Со мной она не хотела это обсуждать, поэтому я не в курсе подробностей. Скорее всего, она перешла кому-то дорогу.
Он остановился, обернулся к машине. Должно быть, приходит в себя, подумала Лунд, и скоро его и след простынет. И в тот же миг эта часть его жизни начнет исчезать в туманном, далеком месте под названием «прошлое».
— Анна иногда превращалась в тигрицу. Уж если она ухватилась за что-то, то не отпустит ни за что.
— И что, по-вашему, она ухватила в тот раз?
— Было какое-то происшествие в Афганистане пару лет назад. Опять же, никаких подробностей она мне не рассказывала. Мне пора ехать…
— То есть армия дала ей поручение расследовать этот инцидент?
Драгсхольм замотал головой:
— Нет! В том-то и дело. Анна что-то услышала, заинтересовалась, стала расспрашивать по собственной инициативе. Ей не полагалось этим заниматься. Ее очень волновал вопрос… прав человека. Я и хотел, чтобы она работала в этой сфере, в этом было ее настоящее призвание. — Он пожал плечами. — Я не такой. Для меня это просто работа. А у нее было обостренное чувство справедливости.
— Что она успела узнать?
— Люди попали в засаду. Армия тоже проводила расследование, когда все закончилось. Командование не поверило тому, что говорили солдаты.
— Этим и занималась Анна?
— Она представляла интересы выживших солдат. Вела их дело в суде. И проиграла, а этого она никогда не любила. Поэтому продолжала задавать вопросы.
Лунд поняла, что ее намеренно обманули.
— Давайте уточним еще раз. Значит, она была адвокатом, который представлял интересы солдат из датского контингента «Эгир», вернувшихся после миссии в Афганистане?
— «Эгир», — кивнул он. — Точно. Она считала, что с ними обошлись несправедливо. Анна особенно страстно ненавидела ошибки правосудия — и не только в армии.