– Эй, пацаны, пошли живо на… мамашка приехала, а у ней от вас голова болит. Валите к… да поживее. Че стоишь, беги, уберись на кухне, сука, не знаешь, как мать надо встретить? Аська, гони за картошкой к Ивановым. Ну? Топ-топ, хлоп-хлоп…
Из квартиры донесся шум, звон, пение стихло.
– Посуду побьют, – всполошилась Соня и ринулась внутрь.
Константин поспешил за женой, я без приглашения двинулась за хозяевами, увидела, что на кухне за столом восседает несколько пьяных в дымину мужиков, решила во что бы то ни стало продолжить разговор с хозяйкой, сделала шаг назад и услышала недовольное:
– Вау! Поосторожней!
Я обернулась и поняла, что это выкрикнула девушка лет двадцати, в отличие от остальных присутствующих она казалась абсолютно трезвой и держала в руках хорошо мне известный учебник французского языка.
– Parlez vois francis? – улыбнулась я.
– Пытаюсь, – по-русски ответила незнакомка.
– Учитесь в институте? – не отставала я.
– На вечернем, – уточнила девушка, – днем работаю.
– Аська! – заорал из кухни Константин. – Вали за картофлей!
– Сам иди, – схамила студентка.
Алкоголик, шатаясь из стороны в сторону, вышел в коридор.
– Отцу грубить? Ща ремня получишь.
Ася скривилась.
– Идиот! Ты меня сначала поймай! И ремень папочка давно пропил!
Константин рыгнул и удалился.
– Вы дочь Попова? – удивилась я.
– Мне повезло, – ухмыльнулась Ася.
– Равиля Шамсудиновна ваша бабушка?
– Нет, она мать Сони, – ответила девушка, – моя родительница жила на этаж выше. У них с отцом было одно хобби, алканавты чертовы. Мамашка до смерти доклюкалась, а папенька здоровее оказался, не берет его водка. Равиля хорошая женщина, я рада, что она отсюда уехала!
– Похоже, ваш отец любит тещу, – отметила я.
Ася скривила рот.
– Ну да! Она каждый месяц дочери денег привозит, по тридцатым числам. Устроилась поварихой.
– Кем? – изумилась я.
Ася поманила меня пальцем.
– Давайте выйдем, у Сони в квартире очень воняет, лучше на лестнице постоим. А вы кто?
– Из собеса, – ответила я, следуя за девушкой, – соседи бумагу прислали: «Старшую Ахметшину никто давно не видел, семья каждый день гуляет, куда подевалась Равиля? Явно с ней что-то нехорошее случилось!»
Ася села на подоконник.
– Раньше папа с Равилей дрался, он совсем дурак, весь ум пропил. Бабка терпела, терпела и сбежала, полгода от нее ни слуху ни духу не было. Соня все канючила: «Мама жадная, ей пенсию на книжку переводят, никак мне деньги не снять, с голоду подохнем». А потом Равиля приехала, денег привезла и объявила: «Жить с вами не хочу, нанялась кухаркой в богатый особняк, имею теперь комнату в Подмосковье, живу на свежем воздухе, в тишине и покое, ем досыта, по вечерам спокойно вышиваю. Не ищите меня и не волнуйтесь».
А Соня с отцом и не беспокоились о старухе, их только ее пенсия волновала. Вот так!
Ася замолчала, я продолжала смотреть на девушку, та неожиданно разозлилась:
– Неужели первый раз человека, подобного моему папашке, встречаете? Еще скажите, что никогда о брошенных старухах не слышали! Равиля всю жизнь на кондитерской фабрике пахала, у нее рабочего стажа столько, сколько я не прожила, и что? Ушла с предприятия, и ее забыли! По вашим бумажкам небось бабушка семейной считается, да только жилось ей хуже, чем одинокой. Хорошо это в старости у плиты прыгать? Кстати, я знаю, кто вам в собес бумагу накатал! Ксения Петровна из двенадцатой квартиры! Она с Равилей дружила! Вы к ней загляните, небось у нее адрес бабушки есть! Хотите, отведу? Ксения Петровна побоится чужому человеку дверь открыть!
– Спасибо, – сказала я, – буду очень благодарна.
Услышав про письмо в собес, Ксения Петровна замахала руками:
– Ничего такого я не строчила! Знаю, где Равиля, она отлично устроена, иногда мне звонит, правда не чаще раза в месяц, телефон хозяин поварихе для служебных нужд дал, он очень внимательно счета проверяет.
– Подскажите адресок, – я прикинулась равнодушной чиновницей, – надо отчитаться о проделанной работе, сообщить, что Ахметшина не живет по месту прописки, но с ней полный порядок.
– Павлово, – соврала Ксения Петровна.
– Ой, спасибо, – поблагодарила я, – телефончик не сообщите?
– Чей? – изобразила дуру старушка.
– Равили Шамсудиновны, – терпеливо пояснила я.
– Не знаю его, Ахметшиной звонить нельзя, – заморгала Ксения Петровна, – барин ее уволить может!
Мне надоел этот спектакль.
– Равиля умерла!
Ксения Петровна вздрогнула.
– Что?
– Ахметшина скончалась, – повторила я, – и она не работала кухаркой, последние годы жила в деревеньке, название которой ни забыть, ни перепутать невозможно: Дураково-Бабкино. Вы мне соврали, но среди потока лжи была малая толика правды: Равиля, похоже, была счастлива, ее жизнь наконец-то стала спокойной и сытной!
Ксения Петровна прижала ладони к щекам.
– Боже!
– Вы знаете, кто отвез Ахметшину в Подмосковье? – прямо спросила я.
– Это государственная тайна, – пролепетала бабуля, – дело особой важности.
– Мужчину звали Лев?
Ксения Петровна будто стала ниже ростом.
– Бородатый, усатый, смуглый, похож на цыгана? – не успокаивалась я.
Старуха помотала головой.
– Нет!
– И как же он выглядел? – насторожилась я.
– Я его никогда не видела, – прошептала Ксения Петровна, – а она правда умерла?
– Да, – коротко ответила я.
– И ее похоронят под чужим именем?
– Как Анну Королькову?