– Зря я согласилась, – уныло сказала Ахметшина.
– Тебе там плохо?
– Что ты! Отлично!
– Вот живи и радуйся!
– А Сонечка? – снова застонала Равиля.
В конце концов Ахметшина нарушила обещание, данное Льву. Она старательно маскировала свою внешность, приезжала в Москву и давала дочери деньги.
– Странная любовь, – буркнула я.
– Вы полагаете? – спросила старушка.
– Преступно совать алкоголичке рубли, ясно же, что она их прогудит!
– Равиля все видела сквозь розовые очки, – вздохнула Ксения Петровна. – Сонечка, по ее мнению, была идеальной, во всем виноват Константин.
– Она вам сообщила телефон Льва?
– Нет, – помотала головой пенсионерка, – зачем?
– А кто ей деньги вручал?
– Понятия не имею.
– Каким образом?
– Простите? – не поняла собеседница.
– Равиля получала денежные переводы, ездила в банк или просто брала конверт с купюрами из ячейки? – уточнила я.
– Она ничего об этом не рассказывала.
– Ну хоть какую-нибудь информацию о Льве вспомните, – взмолилась я.
Ксения Петровна пожевала губу.
– Он хороший человек.
– Так!
– Работает в КГБ!
– Теперь эта организация носит другое название.
– Наверное, но суть-то не поменялась?
– Вероятно, вы правы, – согласилась я, – а как фамилия Льва?
– Корольков, он же сын этой Анны!
Я ощутила себя мухой, увязшей в сиропе, ни одной крошки нет рядом, чтобы уцепиться за нее лапками и выкарабкаться.
– Дом принадлежит ему, – сказала Ксения Петровна, – еще с детства.
– Почему вы так решили? – сделала я стойку.
Пенсионерка выпрямилась.
– Равиля сказала.
– Спасибо, вы мне очень помогли, – вздохнула я.
Ксения Петровна тронула меня за руку.
– Мою подругу похоронят под фамилией Ахметшина? И на могиле не будет креста?
– Я сделаю все возможное, чтобы могилу оформили по-мусульмански, – ответила я.
Снегопад на улице не закончился, пришлось опять вытаскивать щетку и обметать машину. Дети порой запоминают совсем ненужные вещи. Однажды Афанасия Константиновна пришла домой раздраженная, села в кресло и стала звонить по телефону. Я, хоть и была первоклашкой, сразу сообразила, что у бабули на работе неприятности, кто-то из пациентов написал на нее жалобу.
В конце концов Фася слегка успокоилась, и я спросила:
– Что случилось?
– Корень неправильной формы, – начала было бабушка, потом сообразила, что говорит с ребенком, и улыбнулась: – Ерунда, Дашенька.
– Ты расстроилась? – лезла я к Фасе.
– Да уж не обрадовалась!
– Сделала кому-то больно?
– Он просто дурак, – взвилась Афанасия, – «сделайте бюгель, как Сергееву! Чтобы крючок был не виден!» А за что я протез зацеплю? За его глупый язык?
Будучи внучкой стоматолога, я знала, что бюгель это несколько пластмассовых зубов на креплениях, их можно надевать и снимать, поэтому рискнула дать совет бабуле:
– Ты бы ему объяснила!
Афанасия закатила глаза:
– Венедиктов – профессор! Он думает, что все лучше специалистов знает! Читает курс лекций по математике и решил меня протезированию учить. Я вот смело признаюсь, что даже таблицу умножения плохо помню, но в бюгелях понимаю лучше Венедиктова. Поневоле пожалеешь, что с завода Байкова ушла, вот там пациенты были золотые. Придут, скажут:
– Доктор, сделайте протез! – и спокойно в кресле сидят.
Никто скандалы не закатывал, люди мне абсолютно доверяли. И я всем замечательные зубы делала.
– Ты работала на заводе? – удивилась я.
– Еще до твоего рождения, – отмахнулась Афанасия, – меня после института в их поликлинику распределили. Отличный коллектив там был, жаль, пришлось уйти.
– Почему? – удивилась я.
Афанасия Константиновна на секунду примолкла, затем ответила:
– Платили мало, и перспектив не было.
Мне показалось, что бабуля не совсем откровенна, но тут ожил телефон, и Фася стала жаловаться кому-то на капризного профессора Венедиктова.
Понимаете, почему я невольно вздрогнула, когда услышала, что дачу в Дураково-Бабкино построила семья Стефановых, сотрудников того самого предприятия, в поликлинике которого бабушка одно время работала? И уж совсем изумило меня вскользь брошенное бабой Верой упоминание про Ричарда Львиные ноги. Я слышала это смешное выражение в далеком детстве, и оно тоже связано с бабулей.
У Фаси была подруга Лена Мордвинова. Тетя Лена казалась мне тогда существом из иного мира, кем-то вроде эльфа или феи. Лена не была красавицей, слишком худая, всегда гладко причесанная, она ходила, странно выворачивая ступни, а еще у Мордвиновой имелась привычка сидеть на краю стула с абсолютно прямой спиной и слегка задранным подбородком. Когда тетя Лена приходила в гости, она шлепала меня между лопаток и говорила:
– Не горбись! Помни, основное украшение женщины – красивая осанка.
Из-за этой привычки мне бабушкина подруга не нравилась, я считала ее злюкой до тех пор, пока Фася не повела меня в Большой театр на балет. Память не удержала название спектакля, но роскошные костюмы, волнующая музыка, помпезные декорации произвели на детскую душу неизгладимое впечатление. А уж когда из кулисы появилась хрупкая балерина в белой пачке и начала порхать, словно диковинная бабочка, я чуть не зарыдала от восторга.
– Узнала? – шепотом спросила бабушка. – Это тетя Лена.
– Где? – завертела я головой. – Не вижу!
– На сцене, – уточнила Фася, – она перед тобой танцует!
Я онемела. Это вредная Мордвинова? Та самая, что вечно делает мне замечания, тычет пальцем под ребра? Да быть того не может!