Голос госпожи Китадзава дрогнул и затих. Я дал ей время прийти в себя. Луна уже взобралась выше и теперь была меньше, невзрачнее и какой-то менее настоящей. В дальнем конце парка вспыхивали светлячки, взлетали и падали, но из укромного уголка не выбирались.
— Никто не видел, как это случилось, — сказала госпожа Китадзава. — Гид в микрофон описывал какую-то достопримечательность, и все смотрели туда. Может, Амэ и не прыгала за борт, может, это и вправду был несчастный случай. Много лет я хотела в это верить.
— А сейчас?
Она задумалась:
— Сейчас мне кажется, что разницы нет.
На урну вновь уселась здоровенная ворона, запрыгала по краю, наклонив голову с глазами-бусинками. В этот раз госпожа Китадзава не обратила на нее внимания, по-прежнему глядя куда-то вниз. Я было попробовал вспугнуть ворону, но та лишь спрыгнула с урны и плюхнулась рядом с моими ногами, каркнула и запрыгала по земле, взбивая пыль.
— На Накодо или его отца я зла не держу, — сказала госпожа Китадзава. — Ничего они сделать не могли. Хотя мы с мужем после похорон с ними больше не виделись.
Просто было слишком трудно. Мне жаль, что господин Накодо умер. И мне жаль эту девушку, кто бы она ни была. Но больше это нас не касается.
— Понимаю, — сказал я. — Но после смерти Накодо осталась куча вопросов. Похоже, его могли убить.
— Эти вопросы к другим, — возразила она. — Я в своей жизни с вопросами покончила. Мы с мужем нашли друг в друге силу, чтобы жить дальше, чтобы вынести невыносимое. А теперь я состарилась, и муж тоже, и нас этот мир ничему больше не научит. Мы хотим провести остаток жизни в мире и покое. Пожалуйста, уважайте наше желание. Не приходите к нам больше.
— Конечно, — сказал я. — Но должен вас предупредить. Как только пресса разнюхает про убийство Накодо, а это может случится в любую минуту, они начнут искать зацепки. Может, вы с мужем захотите уехать из города, пока все не рассосется.
Медленно поднявшись со скамейки, госпожа Китадзава глянула на меня с изумлением на грани жалости:
— Не думаю, что пресса будет нас донимать. Наверное, вы недооцениваете влияние семьи Накодо. Спокойной ночи.
Пока она уходила из парка, у ног моих приземлилась вторая ворона, а третья уселась на урну. Я было попробовал трюк с камнем понарошку, но не вышло. Птички явно больше не потерпят моего присутствия. Дождавшись, пока госпожа Китадзава скроется из виду, я встал и пошел из парка. Спускаясь с холма к станции Ниппори, я прошел мимо кладбища Янака — на ветру деревянные поминальные таблички гремели, словно кости. Забавно — потому что ветра-то не было.
У станции Сибуя детишки вертели в руках собственные лохмы и мобильники, а на другой стороне перекрестка в ночное небо стреляла высоковольтной рекламой панорама гигантских видеоэкранов. Реклама была нечеловеческих размеров, такая огромная и яркая, что ее, наверное, из дальних галактик видно. Может, эта реклама вовсе не раскручивала поп-идолов, игры «Сони Плейстейшн-II», лимонад «Пот Покари», «Фудзифильм» и сигареты «Кул», а была на самом деле засекреченным сигналом «СОС», который отправили в самые дальние закоулки космоса. Грустная, отчаянная мольба к невидимой расе инопланетян, чтобы те пришли и спасли нас, или поработили нас, или сделали хоть что-нибудь до того, как мы одуреем от развлечений.
Я примостился рядом со статуей пса по имени Хатико. Говорят, каждый день Хатико провожал своего хозяина до станции, а потом терпеливо дожидался, пока тот вернется с работы. Однажды хозяин помер на работе, но пес так и остался у станции — день за днем, год за годом ждал возвращения хозяина. Хатико прославился, и после его смерти в честь такой верности ему поставили памятник. Теперь это любимое место встреч для крутого молодняка, который превратил сияющую огнями долину Сибуя в ночную игровую площадку.
Терпением Хатико я не отличался и прямо дождаться не мог, когда же нарисуется Афуро и мы отсюда свалим. В былые времена, когда я впервые явился в Японию в поисках молодежных фишек, Сибуя была так прекрасна, так молода и жива. А теперь? Сибуя по-прежнему прекрасна, молода и жива, все как раньше, вот только я, наверно, изменился.
С другой стороны площади из своего маленького кобана [67] на меня подозрительно таращился коп. Он все глазел и глазел на меня, точно ждал, что я подвалю к стайке подростков в мини-юбках, с белыми лохмами и фальшивым загаром, и предложу что-нибудь эдакое мелко-незаконное. Может, коп считал, что в Сибуя у всех взрослых комплекс Лолиты, а все детки на деле — повернутые на сексе малолетние преступники, так что единственные нормальные граждане здесь — он сам и Хатико.
Тут из ниоткуда затренькала тема «Розовой Пантеры», а на другой конец скамейки уселась парочка блондинок в одинаковых, аккуратно разодранных футболках с надписью «Даешь мутную логику». Девчонки улыбнулись мне, я улыбнулся в ответ. Песенка все играла, и улыбки у девчонок росли и сияли все ярче. Интересно, подумал я, они грибов нажрались, что ли? Несмотря на жесткую антинаркотическую позицию Японии, лазейка в законе разрешала продажу грибов, и по всей Сибуя их можно было откопать в торчковых лавочках. Наконец от ухмылок девчонок мне стало настолько не по себе, что я раскрыл рот:
— Дождик не помешал бы, а? — спросил я.
— По-моему, у вас телефон звонит, — ответила одна.
Черт, я совсем забыл. Ну конечно. Обе девчонки пытались не заржать, пока я вытаскивал из кармана рубашки розовую штучку и проверял дисплей. Там было написано «Афуро Ногути». Несмотря на все потуги, мутно-логичные близняшки все же расхохотались.
— Моси-моси, — сказал я в телефон.
— Чего так долго?
— И тебе «здравствуй». Опаздываешь. Ты где?
— Я думала, с тобой что-то стряслось! Ты чего быстрее не ответил?
— Я большой фанат Генри Манчини.
— Чего?
— Генри Манчини. Мужик, который сочинил тему «Розовой Пантеры».
— Ты о чем? Забей, мне плевать.
— С такими манерами никогда не подцепишь такого чувака, как Генри Манчини.
— Заткнись на секунду и послушай меня. — настойчиво зашептала она. — Ты меня слышишь?
Я заткнулся и навострил уши.
— Это Боджанглз. Он идет за мной. Я сперва не знала, он ли это, но сейчас я, блин, на все сто уверена.
— Ты где?
— Там, где ты меня в первый раз увидел. Под автострадой, где нашли Миюки. Я сюда явилась потому, ну, короче, не спрашивай почему, потому что я не знаю почему, мне просто надо было. И там на мосту торчит этот мужик, смотрит на воду. И засекает, что я смотрю на него, и тут я сразу просто врубилась. Я быстро делаю ноги, а он — за мной. Билли, ты меня слышишь?