– Кто трусит?
– Ты, – преспокойно уточнил подросток.
– Я?
– Ты, – закивал Кирюша. – Хоть сто раз спроси, ответ не изменится.
Глубочайшее возмущение заставило меня встать с кресла.
– Я ничего не боюсь!
– Ага, – хихикнул Кирик, – оно и видно.
Продолжая противно усмехаться, он открыл холодильник, взял с полки батон докторской колбасы и оглянулся.
– Ну? Как?
– Иду! – ответила я. – Только ножницы прихвачу.
– Они нам понадобятся? – задал глупый вопрос Кирюшка.
– Не зубами же шерсть отгрызать! – развеселилась я. – Экий ты недальновидный.
На улице стояла кромешная тьма – небо еще с вечера затянуло тучами, поэтому ни луны, ни звезд на нем не было. К тому же администрация поселка Мопсино изо всех сил пытается сэкономить, уличное освещение работает до полуночи, потом поселок погружается во мрак. Но мы с Кирюшей безо всяких проблем добрались до участка Лазаревых и нагло пересекли границу чужой территории.
– Эй, Нюра, – свистящим шепотом позвал Кирюша, – хочешь колбаски?
Из будки, стоявшей чуть поодаль от калитки, раздалось сонное ворчание.
– Хороша сторожиха… – укоризненно сказал мальчик. – У дверей поселили, на заборе табличку прикрепили: «Злая собака», а пес дрыхнет, наплевав на репутацию. Нюра, вылезай!
Послышалось сопение, здоровенное лохматое существо медленно выползло на дорожку. Глядя, как Нюра лениво елозит лапами по садовой плитке, а потом, словно в замедленной киносъемке, начинает потягиваться, я вдруг вспомнила рассказ своего отца. Профессор Романов работал на оборону, носил генеральские погоны и часто выезжал на полигоны, где испытывали ракеты. Прошу извинения у военных, если употребила слово «полигон» неправильно. Мне, маленькой девочке, папа никогда ничего не рассказывал о своей службе, а вот с мамой делился секретами. Я обожала подслушивать родительские беседы, сидя по ночам в туалете, который прилегал к кухне, где взрослые пили чай. И как-то раз до моих ушей долетел рассказ папы об ушлых солдатах.
Служивые решили украсть у местного населения барана и пожарить шашлык. Они сели в «уазик», поехали в степь, нашли там отару, загнали машину в центр стада, запихнули внутрь самое крупное животное и, не обращая внимания на отчаянную ругань чабана, дали деру.
Но далеко воры не уехали. «Уазик» неожиданно затормозил, из него вывалились солдаты и со всех ног кинулись прочь от машины. Последним выпрыгнул баран. Чабан чуть не скончался от смеха, увидав его. Оказывается, солдатики, спеша заграбастать еще живой шашлык и умчаться неузнанными, маленечко ошиблись – забросили в автомобиль не жирного барашка, а здоровенного пастушечьего пса, который охранял отару.
Так вот, если та собака хоть отдаленно напоминала Нюру, мне понятен ужас служивых. Интересно, где Лазаревы раздобыли этого монстра? Кто скрестил слона с бельевыми веревками?
Нюра зевнула во всю свою клыкастую пасть, я вздрогнула, сделала шаг, споткнулась о какой-то камень и беззвучно шлепнулась на газон.
– Ой, бедняжечка… – свистящим шепотом сказал Кирюша. – Наверное, больно!
– Ерунда, – ответила я, – угодила на ровное место и совсем не ушиблась.
– Я не о тебе, о Нюре говорю, – уточнил Кирик.
Я, кряхтя, приняла вертикальное положение.
– А с ней что?
– Ее Лазаревы на цепь привязали! Как думаешь, почему? – занервничал подросток.
– Понятия не имею. И думаю совсем о другом. Нам лучше побыстрее настричь шерсти и удрать, – напомнила я о программе действий.
Кирюша подошел к собаке и принялся бормотать что-то неразборчивое. Я внимательно оглядела весело помахивающую хвостом великаншу, решила, что самые красивые и длинные патлы расположены у нее на спине, отделила одну прядь и стала орудовать ножницами. Через пару секунд стало ясно: маникюрный прибор с маленькими загнутыми лезвиями абсолютно не подходит для стрижки собаки. Лезвия скользили по шерсти, мяли ее, но надрезать не могли. От напряжения у меня заболела рука. Я на мгновение прекратила попытки лишить Нюру клочка шерсти, вытащила пальцы из металлических колечек и пару секунд растирала нывшие фаланги. Потом решила продолжить занятие и поняла, что не помню, где остались ножницы.
Шерсть у Нюры была очень длинной и густой, я стала быстро перебирать ее пальцами в надежде обнаружить ту прядь, на которой, сомкнув лезвия, висели ножницы. Неожиданно собака дернулась.
– Стой смирно, – попросила я.
Нюра заворчала и энергично встряхнулась.
Я попыталась продолжить поиски, приговаривая:
– Сделай одолжение, не ворочайся.
Нюра замерла и начала медленно садиться, я лихорадочно шарила в стоге собачьей шерсти, ругая себя за то, что не взяла здоровенный садовый секатор, которым Катюша обрезает кустарники.
– Бедненькая! – слишком громко воскликнул Кирюша, и собака сорвалась с места со скоростью огня, бегущего по фитилю.
Я снова завалилась на газон и в процессе падения успела сказать Кирику:
– Ты же уверял, что Нюра сидит на цепи!
– Ага, – обалдело ответил Кирюшка. – Я ее отпустил.
– Зачем? – зашипела я.
– Пожалел, – признался он. – Дядя Игорь очень туго ошейник на шее затянул. Бедная Нюра вся красная была, потная и еле дышала.
– Никогда не встречала красного и потного пса, – обозлилась я. – Кстати, у собак нет потовых желез и изменение цвета кожи не видно под шерстью. Ну и что теперь делать, а? Мало того, что мы не успеем соорудить парик для Буратино, так еще и Нюра может пораниться – на ней висят ножницы.
– Ой, надо ее срочно найти! – испугался Кирюша.
Не успел он договорить, как из сарая послышался грохот.
– Она там, – оживился Кирюша и шмыгнул в темноту.
– Нюрка! – вдруг заорал мужской голос. – Ах ты чертова гадость! Чем занимаешься, падла?
Я приросла ногами к земле, слушая, как возмущается Игорь Лазарев.