– Но сейчас возникла другая версия, – продолжала я. – В свое время Федор Сергеевич внезапно ушел из НИИ. Вы не знаете причину, по которой он совершил столь резкую перемену в своей жизни? Вероятно, случился конфликт, разгорелся скандал? Начальство очень не любит, когда в коллективе вспыхивает свара, офисные войны стараются подавить в зародыше, а поджигателя увольняют, заставляя написать заявление «по собственному желанию». При этом ему еще и отличную характеристику дают. Никому не хочется сор из избы выносить. Биография Федора Сергеевича безупречна. Кроме того странного увольнения из вашего института, более ничего непонятного. Он пользуется уважением, как человек и ученый. Вторая жена его тоже была в высшей степени положительным человеком. Да, она в молодости влюбилась в своего научного руководителя, родила от него мальчика. Можно считать Вету охотницей на чужого мужа, но Ирина, жена Федора, ко времени начала романа супруга и аспирантки не проявляла к нему никакого интереса. Брак был заключен по расчету, любовью там и не пахло. Федор пошел в загс с нелюбимой женщиной, а потом встретил Иветту. Ирина в свое время обманула жениха, сообщила, что беременна, и таким образом решила проблему. Через некоторое время Федор узнал правду: ее дочь Таня не от него. Но Ирина уже заболела, и муж, в очередной раз проявив удивительную порядочность, не бросил лгунью, не ушел от нее, а ждал, пока Господь ее приберет. Вета тоже продемонстрировала редкостный характер, молчала о своих отношениях с Приваловым. Но Мишу-то убили! Вот у меня и родилась версия: вдруг Федор покинул институт из-за какого-то крупного скандала? Ну, обидел злопамятного человека, а тот решил отомстить ученому, выждал несколько лет и нанес удар по самому дорогому – по любимому сыну профессора.
Олимпиада Андреевна молча отвернулась к окну. Потом как-то слишком спокойно сказала:
– Дело-то давнее… Во-первых, я ничего не помню, а во-вторых, и помнить нечего, так как на личные темы мы с Приваловым не беседовали. Извините, коли вас разочаровала. А почему вы обратились ко мне?
– В лаборатории, которой заведовал Привалов, работало десять человек, – грустно ответила я. – Трое сотрудников умерли, двое уехали в Израиль, еще один живет в Америке, в Москве остались четверо: вы, сам Федор Сергеевич, Анна Митрофанова и Кирилл Богатов. Сначала вы были там начальницей, потом стали заместителем ректора, и лабораторию возглавил Привалов.
– Ступайте к Ане, – решительно посоветовала Олимпиада Андреевна, – она все сплетни знала и наверняка…
– К сожалению, у Митрофановой был инсульт, – перебила я собеседницу, – с ней я не могу поговорить. А господина Богатова я не нашла, его телефон не отвечает. Остались лишь вы.
– Лишь я… – повторила собеседница, по-прежнему глядя в окно. – Но от меня нет толку. Понимаете, я всегда держалась в стороне от досужего трепа. В научной среде он крайне развит, люди садятся пить чай и чешут языками. А я приходила на кафедру работать, дома меня ждали муж, дети, элементарно не хватало времени на пустые разговоры, да и неинтересно мне чужие кости перемалывать.
– Ничегошеньки не знаете? – тоскливо повторила я.
– Нет, – решительно заявила Олимпиада Андреевна.
– Хоть что-нибудь! – умоляла я. – Ну, крупинку информации!
Пожилая дама поехала к двери.
– Рада бы помочь, но не в этом случае.
– За убийство Миши много лет отсидела невинная девушка, – тихо сказала я, – а настоящий преступник избежал наказания. Ему повезло, он на свободе и, вероятно, способен опять преступить закон. Неужели вам не жаль несчастную, которая отмотала срок на зоне? А если бы это была ваша дочь?
Олимпиада Андреевна резко развернулась со словами:
– Моя дочь никогда не совершит преступление, я ее правильно воспитала и могу ею гордиться!
– От сумы и от тюрьмы не зарекаются, – вспомнила я поговорку. – И не всем детям повезло иметь умную, интеллигентную, понимающую маму, кое-кто даже при отце-ученом рос, как лопух во дворе. Кстати, Таня ничего плохого не совершила, она просто была нелюбимым, нежданным ребенком.
Олимпиада Андреевна молчала. Я помедлила несколько секунд, встала и сказала:
– Простите за беспокойство.
– Сядь! – внезапно скомандовала профессорша.
Я плюхнулась на диван.
– Я сплетнями не увлекалась, – с явной неохотой начала Олимпиада Андреевна, – ну а те, что ненароком слышала, никогда дальше не передавала. Но кое-что мне известно. Для начала – Иветта крутила роман не с Федором.
Я уставилась на нее.
– А с кем?
Ответ оказался неожиданным.
– С нашим ректором, с Геннадием Ильичом. Вот уж бабник был! Ни одной юбки не пропускал, пользовался служебным положением. Мне повезло – не попала под его любимый типаж. Геннадий любил грудастых блондинок, этаких лошадей, чтобы и попа была, и ноги. А я тощая брюнетка, вот он меня и не замечал.
– Вы ничего не путаете? – с изумлением воскликнула я.
– Конечно нет, – решительно заявила Олимпиада Андреевна.
И полился рассказ…
Когда Вета пришла на работу в лабораторию, Аня Митрофанова сказала:
– Принимаю ставки. Десять к одному, что Ильич ее через неделю в свой кабинет затащит.
А Богатов ей в ответ:
– Нет, у нас в четверг общее собрание, он ее там к лапам приклеит.
Богатов оказался прав – похотливый ректор тут же заприметил юную красавицу и сделал ее своей фавориткой. Иветта быстро поняла исключительность своего положения, задрала нос и стала вести себя как королева.
– Ничего, – не выдержала один раз Аня, – больше полугода Генаша ни с кем не крутит. Отольются кошке мышкины слезки.
Как-то раз Олимпиада Андреевна наткнулась в туалете на Вету с сигаретой в руке.
– Здесь нельзя курить, – сделала она замечание практикантке.
– А я курю, – нагло ответила юная нахалка.
– На первом этаже оборудовано спецпомещение, – напомнила Олимпиада Андреевна, – все туда ходят.
– Была охота по лестницам шморкать! – не сдалась молодая лаборантка.
– Ты же будущий педагог, – укоризненно покачала головой ученая дама, – должна быть примером для студентов. Следи за своей речью, нельзя пользоваться уличным жаргоном. «Шморкать»… Такого слова в русском языке нет!
– Угу, – засмеялась Вета.