— К ясновидящей, Элеоноре. Она мне в свое время очень помогла, вот я и подумала, может, она и Маше… — Аннушка вытерла заплаканное лицо носовым платком, испуганно посмотрела на Серебряного. — Когда Ванюшка пропал, мы с Машей поехали к этой Элеоноре. Я думала, она поможет, а она…
— Что — она?!
— Она нас даже слушать не стала, посмотрела на Машу и говорит: «Твой ребенок умер». С Машей тогда истерика случилась… — Аннушка снова разрыдалась.
Серебряный встал из-за стола, осторожно погладил женщину по голове.
— Что она еще сказала?
— Кажется, больше ничего. Нет, постойте! Я хотела дать ей денег, а она сказала, что мы к ней еще придем, тогда и расплатимся.
— Анна, а ты помнишь дословно, что та женщина сказала про ребенка?
— Ну да…
— Повтори.
— Она сказала: «Твой ребенок умер».
— Поехали!
— Куда?
— К Элеоноре.
— Зачем?
— Поговорить…
Двери им открыла девушка, худенькая, невзрачная, болезненно бледная. Она скользнула по их лицам равнодушным взглядом, сказала хриплым, точно ломающимся голосом:
— Элеонора вас уже ждет.
Аннушка шагнула было через порог…
— Только его. — Девушка бросила быстрый взгляд на Серебряного. Кажется, глаза у нее были разноцветными.
— Аннушка, останься в машине, — попросил он.
Она послушно кивнула, кажется, даже обрадовалась.
— Пойдемте со мной.
У нее действительно были разноцветные глаза: один синий, второй изумрудно-зеленый. А взгляд… Серебряному показалось, что девушка видит его насквозь, такой у нее был взгляд.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Селена. — По ее лицу пробежала рябь, разноцветные глаза вдруг потемнели, стали почти черными. Или это ему так показалось?
— Она молчит, ваша женщина? — спросила она.
— Молчит, — согласился он.
— А по ночам кричит?
— Да, по ночам кричит.
— А вам снится Элеонора?
— Мне снится ее имя.
Она удовлетворенно кивнула, словно это было совершенно нормально, что имя может сниться.
— Пойдемте. — Глаза из угольно-черных снова стали разноцветными: один ярко-синим, второй изумрудно-зеленым. Мистика и чертовщина…
У ясновидящей было такое же необычное лицо, как и у девушки. Только переходы из одного состояния в другое оказались более плавными. Отработанными, что ли? Она была очень красива. Впечатление не портили даже совершенно седые волосы. А глаза, глаза у нее были черными-черными, непроницаемыми. И смотрела она прямо на Серебряного, точно в самом деле могла его видеть.
— Вы пришли узнать про мальчика? — скорее утвердительно, чем вопросительно сказала она…
* * *
…Маленький скверик перед офисом был усыпан каштанами. Серебряный сел на скамейку, подобрал с земли каштан.
Он искал уже больше месяца. Элеонора не дала никаких четких инструкций, лишь велела искать веселое место, где много зверей, А где искать это «веселое место» и что делать, когда (если) оно найдется? И как он поймет, что это то самое место, а не какое-нибудь другое?
Элеонора не сказала. Она только сказала: «Вы сразу поймете».
Он начал с зоопарка. Это место не казалось ему слишком веселым, зато там было много зверей. Неделю, вместо того чтобы идти на работу, он ходил в зоопарк. Он излазил территорию зоопарка вдоль и поперек. Он надоел своими странными расспросами служащим. Он успел изучить почти весь видовой состав представленной фауны, но так и не понял — то это место или нет.
Потом пришел черед цирка. Потом — Театра Юрия Куклачева. Он сходил на тюзовское представление сказки «Волк и семеро козлят», теша себя слабой надеждой, что «звери» могут быть иносказательными. Он даже побывал в краеведческом музее.
Ничего.
Он уже подумывал заняться кинологическими и охотничьими клубами, хотя понимал, что это скорее жест отчаяния. Так можно искать до бесконечности.
А Маша молчит…
А ему по-прежнему снятся кошмары…
Налетел ветер, обычный для начала октября, сорвал с тумбы старую, пожелтевшую от времени и непогоды афишу, швырнул под ноги Серебряному.
Он подобрал афишу, скорее по инерции, чем из любопытства посмотрел на расплывающуюся надпись: «Цирк шапито! Торопитесь! Количество билетов ограничено!»
Смешно! Кто в пресыщенной Москве пойдет на представление какого-то бродячего цирка?
«…на арене — клоуны Буги и Вуги, воздушные гимнасты, женщина-змея, дрессированные собаки, танцующие пони, говорящий шимпанзе».
Это же надо — говорящий шимпанзе! Наверное, недостающее звено между обезьяной и человеком разумным. И когда этот чудо-цирк осчастливил столицу?
Серебряный посмотрел на дату. От волнения у него перехватило дыхание — с первого по двадцать шестое августа, ровно два месяца назад.
Узнать маршрут бродячего цирка не составило большого труда. По всему выходило, что нужно ехать в Александров.
До разрисованных вагончиков было еще метров сто, а в ноздри уже шибал специфический звериный дух. Серебряного замутило. Запах цирковой арены всегда ассоциировался у него с запахом другой арены, оставшейся в далеком прошлом, в сибирских лесах. Только из-за одного этого он не любил цирк.
Вагончики стояли кругом, как в старину цыганские кибитки, образуя что-то вроде двора или загона. Между ними на натянутых веревках сушилось белье, детские вещички, попоны. Чуть в стороне возвышался потрепанный красно-оранжевый шатер, противно поскрипывала переносная карусель. На облезлой лошадке сидел ребенок. Вязаная шапочка, клетчатое пальтишко, резиновые сапожки — сразу и не поймешь, мальчик это или девочка. Карусель медленно кружилась, ребенок самозабвенно болтал ножками.
Серебряный подошел поближе.
— Привет.
Ребенок бросил на него испуганный взгляд, вцепился ручонками в лошадиные уши.
— Тебя как зовут?
Он уже знал, как зовут этого малыша. Ему даже не нужно было сверяться с фотографией. У мальчика были глаза Стрижа…
Сердце забилось часто-часто. Невыносимо сильно захотелось курить.
Он нашел «веселое место, где много зверей». Он нашел Машиного сына.
Живого!
— Ты Иван, да?
Мальчик застенчиво улыбнулся, закрыл лицо чумазыми ладошками. Сквозь пухлые пальчики на Серебряного смотрели любопытные хитрые глазки.
— А я приехал за тобой, чтобы отвезти тебя к маме.
— …Ванька! — Женский крик резанул слух.