Но это не важно — он взял свое, совершенствуя технику. С каждым годом страх и новизна ускользали все дальше и дальше, тут уж ничего не поделаешь. Но каждый раз он узнавал что-то новое. Как эффективнее причинять боль, как все дольше и дольше удерживать своих жертв живыми и в сознании, чтобы они понимали, что с ними происходит. Как управлять ими, чтобы они думали лишь то, что он им велит, и ощущали лишь муку, которую он им обещает.
Десять лет назад этот тщательно выверенный баланс начал давать сбой. Марин обнаружил, что каждый раз ему надо все больше, а жертвы дают ему все меньше. И он позволил себе отбросить все — условности общества, свою человеческую сущность, свою работу, свое будущее. И — очень недолго — был по-настоящему свободен.
Вот когда все это и должно было закончиться: когда он стал превыше человеческих слабостей, а его сила, вожделение и ярость были поистине безграничны. Он сам сделался кем-то другим — неописуемым, невыразимым существом. Он знал это.
И тут на сцене появилась полиция Балтимора. А следом — его будущий спаситель, генерал Ричард Прайс. Предложение генерала затронуло ту крохотную искорку интеллекта, которую Марин позволил себе оставить, последние обрывки человеческого разума, которые доктор боялся утратить окончательно. Прайс предложил ему все, — и эта искорка снова разгорелась ярким пламенем. Тот, кем временно стал Марин, съежился, сжался и снова смотрел на мир человеческими глазами.
Так он прожил последние десять лет своей жизни. Без всего — лишь с воспоминаниями о том, как было раньше. Женщин стало мало, а его переживания дошли до стерильной и асептической пустоты, с той же механической точностью и тщательностью, что сотворила эту каморку, где он сейчас сидел.
Он допустил ошибку, но больше не повторит ее. На этот раз он не оставит никакой искорки, способной погубить его. Он будет чист. Чист и свободен — полностью и абсолютно.
— Налить вам еще колы?
Официантка призывно улыбнулась Эрику. Ей было лет девятнадцать — копна длинных, выкрашенных в демонстративно неестественный черный цвет волос, золотое кольцо в носу. Почему-то Куинн поймала себя на отчаянном нежелании признаться, что эта девушка и правда редкостной, поразительной красоты.
— Спасибо. С удовольствием.
Эрик подтолкнул к официантке стакан, в котором оставалось еще не меньше половины прошлой порции. Куинн прикинула, а не указать ли девушке, что ее стакан с водой пуст уже целых пятнадцать минут, но поняла: той на это глубоко плевать.
Официантка попятилась, хотя глаз от Эрика так и не отвела. И, не пройдя и нескольких шагов, снова остановилась:
— Простите. А я не могу вас откуда-то знать?
Куинн закатила глаза.
— Постойте. Вы не играете в этой группе, «Вера в пустоту»?
— Нет.
— Боже, просто с ума схожу. Я где-то вас точно видела.
— А вы не смотрите передачу «Самые завидные холостяки Америки»?
Эрик говорил с такой подкупающей искренностью, что официантка не знала, как и отреагировать. По лицу ее начала было расползаться улыбка, но тут же и замерла. Когда девушка все же отошла от их столика, то явно была от смуглого красавца без ума.
— Если хочешь оставить ее себе, Эрик, то ты должен пообещать, что не забудешь ее кормить и каждый день выгуливать.
— Вовсе и нет. Они не задерживаются даже на несколько дней.
Куинн осеклась, раскаиваясь, что вообще открыла рот. После всего, что произошло — и продолжало происходить, — было так легко забыть, где она нашла Эрика. Одного на старом складе в заброшенном уголке города. Интересно, долго ли продлился его самый серьезный роман? Сколько успевало пройти времени, прежде чем новая подружка знакомилась с детективом Роем Ренквистом и воспоминаниями о Лайзе Иган?
— Прости, Эрик. Я просто неудачно пошутила, — сказала Куинн, не очень уверенная в том, что дело и правда обстоит именно так. Вообще-то не похоже на нее — говорить не подумав.
Ответная улыбка Эрика казалась вполне искренней.
— Знаю.
Официантка материализовалась снова и поставила на стол полный до краев стакан.
— Ну как, выбрали? — осведомилась она, влюбленно глядя на Эрика и начисто игнорируя его спутницу.
— Мне сандвич с жареным цыпленком, а ей фирменные макароны, — распорядился он, протягивая меню. — Спасибо.
Куинн несколько секунд смотрела вслед официантке, уверенно пробирающейся по многолюдному бару, а потом повернулась к Эрику:
— Не могу отделаться от чувства, что мы прыгаем вниз головой в бассейн, не посмотрев предварительно — а налили ли туда воду?
— Прекрасно понимаю, о чем ты. Но это наша единственная нить.
— Ты оптимист, если называешь это нитью. Мы же, по сути дела, марионетки в руках маньяка, да и то у нас плоховато выходит. Даже про «СТД» ничего толком не выяснили.
— Ну, не совсем так.
— Разве?
— Разумеется. Мы знаем, что это компания, которая занимается высокими технологиями в области ядерной энергии и программирования — наверное, и в других областях тоже. Также, думаю, можно с уверенностью сказать, что они специализируются на правительственных заказах.
— С чего ты взял?
— Ну, они ведь не лезут из кожи вон в поисках клиентов, да? А финансируются, судя по всему, очень неплохо. Слияние — дорогостоящая область для исследований, а они ни разу даже не пытались торговаться со мной из-за оплаты — хотя один я вытягиваю из них около ста пятидесяти тысяч в год. Думаю, можно вполне безошибочно утверждать, что они вроде посредников между большими подрядчиками. А может, знаешь, из этих гнусных псевдоправительственных организаций, которые ворочают такими делишками, которыми нормальным людям заниматься не больно-то хочется.
Куинн пожала плечами:
— Великолепно. Умно, ничего не скажешь. Но чем это нам-то поможет?
— Особо ничем, — признал Эрик. — Только у нас обоих есть много знакомых в подобных областях деятельности. Может, кто-нибудь из нашего окружения способен рассказать нам больше.
— Не хочу разводить критику, только даже если и так? Ну, выясним мы, допустим, что это совместное предприятие, образованное «Боингом» и авиационной разведкой для создания бомбы, которая может взорвать всю землю. Или что «СТД» — лишь прикрытие для флота или ЦРУ. А дальше-то что? Даже если предположить, что наш убийца работает на одну из этих организаций, это лишь сузит круг подозреваемых до каких-то двадцати тысяч человек.
Куинн было все труднее и труднее держать себя в руках. Слишком долго копились в ней разочарование и гнев. Удручающая правда состояла в том, что и сейчас, три раза чудом спасшись от гибели, она знала не многим больше, чем в тот день, когда впервые прочла досье.
— По-моему, хотя бы поинтересоваться стоит.