– Пожалуйста, объясните, зачем вы полезли на чужой участок? Это… непорядочно, – Тамара сжимает кулаки в карманах тусклого жакетика. Молодая-то она молодая, а шмотки старые, от прошлой жизни. Какая запасливая… хм… мышка-норушка.
– Прошу прощения. Ситуация была форс-мажорная. И поэтому мы с коллегой не могли не вмешаться. Инструкцией такое дозволяется. Правда?
– Гав!
– Простите, я про вас забыла. Добрый вечер…
– Р-р-р-р! – Я яростно и очень старательно чешусь.
– Я прошу прощения за несвоевременное вторжение и готов оформить происшествие.
– Оформить – это хорошо… – Тамара смотрит на Фоньку так, будто он не насильника на территории поймал, а сам порешил кого-нибудь, причем в особо изощренной форме.
– Я надеюсь, наш инцидент исчерпан? Смею уверить, что мы руководствовались только благими наме…
– Согласно инструкции вы должны были работать зеркальный вариант, а не заниматься… членовредительством!
– В целом вы правы. Но в подобном состоянии зеркально отражать эмоции довольно затруднительно. Псу это не под силу. Даже очень породистому.
Колпакова мнется. Видимо, экзамен по бестиям не сдала. В зверином облике ведьмачить трудно. Особенно фиксировать и передавать эмоции. «Ставить зеркало», если на нашем жаргоне. При правильной расстановке убийца или насильник получает все переживания жертвы – боль, страх, шок… Большинству этого хватает навсегда. Но это ювелирное ведьмовство, его всегда в практическую часть диплома требуют включать. Не каждая собака с таким справится.
– Незнание не оправдывает. Тем более, вы мне вместо психологической травмы сделали физическую. То есть не мне, а мирскому…
– Откуда мне было знать, что вы неподалеку? А уберечь всех мирских от неприятностей…
Фонька даже перед Старым никогда так не оправдывался, а тут заюлил. Можно подумать, что эта мымра не за районом следит, а за всей Москвой, если не за всей планетой. Царица Тамара, тоже мне!
– На весь подъезд кричать не надо, тут люди спят, между прочим. И, пожалуйста, передайте вашей коллеге, чтобы она так громко не чесалась.
– Передам. – Афанасий наконец-то поворачивает ко мне голову, ничего не говорит, только вздыхает виновато. Я презрительно рычу и продолжаю искать на себе блох.
– Мне придется составить рапорт, – все еще скрипит Тамара. – А теперь будьте добры, не мешайте. У меня сейчас обход.
Мы вытряхиваемся из подъезда все вместе: сперва Фонька выпускает на улицу меня, потом, чуть замешкавшись, дает пройти Тамаре. Досадой и смущением пахнет от него сильно – это я как собака могу сказать. Вон, даже на пороге запнулся, я все надеялась, он Тамару дверью стукнет, а он, наоборот, улыбнуться ей попробовал.
Зря, Фонечка! Она же правильная. Если на твою ухмылку снова клюнет, то будет гайки закручивать, подтягивать тебя, несовершенного, до своего блистательного уровня. Она же еще в той жизни в универе была такая. Или забыл, наконец?
– Удачной ночи!
Тамара вежливо зевает, прикрывая рот ладонью. А мне сейчас из собаки очень хочется перекинуться в птицу или даже бабочку – чтобы улететь отсюда, не мешать. Как же у них с Фонькой тогда все искрило, просто фейерверком!
– Да, спасибо. И вам… и тебе то есть, – помнит он ее. Поэтому и мнется так.
– Афанасий Макарович, я вас очень прошу, держите себя под контролем. Мирские не виноваты… в вашем темпераменте!
– Постараюсь…
Фонька почти спотыкается об меня. Пялится на припаркованные впритык машины. Там сигнализация бьется – голубой нежной точкой, как венка на виске.
– До свидания… – Она смотрит теперь на меня: – Удачной ночи, коллега!
– Удачной охоты, – подыгрывает Фоня. Я фыркаю в ответ и даже машу хвостом.
Колпакова морщится:
– Да, наверное, так… До свидания.
– Вас проводить? – вскидывается Афанасий.
– Ни в коем случае. У вас сегодня много работы, не отвлекайтесь.
Ботинками по асфальту Тамара лупит так, словно печати ставит. Не то «расстрелять», не то «разлюбить»!
– Чего-то мы чересчур. – Афанасий хлопает по карманам в поисках ключей. Я неспешно трюхаю, утыкаясь носом в Фонькины замызганные штаны. Был псом – как сладко пах-то, а? К лешему, сейчас переброшусь, не буду мучиться.
Машина, естественно, радостно пищит и разве что не рвется навстречу хозяину. Прямо под «кирпичом» припарковал, мерзавец. Причем вживую, без «камуфляжа». Так называют мелкое ведьмовство, которое можно использовать по служебной надобности: парковка в неположенном, безбилетный проезд. Гаишник или контролер понимает, что чего-то здесь не то, а заметить тачку или «зайца» не может. В личных целях такое стараются не использовать.
– Набегалась, Дусь? Давай преображайся, я покурю пока. Или ты еще хочешь?
Горячий жар снова ползет по лапам, превращая их в ноги, подступает все выше, к горлу – это почти как тошнота, но не такая противная. Грудь сразу ломит, как перед женскими днями, морда чешется от проступающей косметики. Бррр! Ненавижу обратный оборот. Это как из теплого бассейна на холодный ветер вылезти. Сразу хочется под полотенце залезть и чаю хлебнуть. А лучше, естественно, коньячка.
– Фоньк, у тебя с собой ничего погреться нету?
– Обижаешь, мать! Целая машина, а в ней два пузыря… – Какой у Фоньки голос странный, когда его не звериным ухом слышишь, а обычным. Эхом отдается: – Что у тебя стряслось?
– Это ты о чем? – Только забыла про свои расклады, так он взял и напомнил. Вот как звездану сейчас кому-то хвостом по носу! Блин, у меня же его уже нет. То есть…
Фонька говорит, а я не слушаю, поворачиваюсь кругом, словно ловлюсь на шутку о том, что у меня вся спина белая. Не смешно, кстати. Ни капельки. Все вдрызг – джинсы, колготки, ну и трусы, естественно. Как пулей разворотило, только не внутрь, а наружу. Хвост пробился! Черный весьма породистый хвост от моей собачьей сущности. Я перекинулась, а он остался. Торчит теперь бодренько, виляет. И таять не собирается.
Крепко держится, скотина. Я обратно в псину переметнулась, потом заново очеловечилась – ни фига. Все вернулось – руки, ноги, башка нестриженая. Даже затяжка на свитере. А хвост – вот! Как пришитый!
Вот в ТЮЗе, помнится, у травестюшки Любы Сергуниной на новогоднем спектакле, наоборот, хвост однажды падал. Она Белку играла, гуляла по сцене с таким косматым меховым веником почти что в заднице, а он возьми и оторвись, на потеху публике. Но Люба умничкой была, сразу изобразила, что это от чар злой колдуньи (в лице меня) такое безобразие. Сообразительная была девочка, хоть и… Но вот как раз Фоньке про эту Любу лучше не напоминать, было там у них, лет тридцать назад….
– Так что у тебя дома-то творится, я не понял. Обижают? – Афанасий колупается ключом в дверце машины. Лапы в руки легко переметнулись, а моторика притормаживает. Он сразу за руль и не пойдет, сперва продышится.