Но и Петюня, как человек порядочный, не хотел подводить глупенькую соседку. Та еще не оберется скандалов, когда воротится домой, возможно, что и к утру. Повезли Ольку, конечно, не мультики глядеть, ежу понятно, но такое с девочками в наше время случается сплошь и рядом, никуда не денешься – рано или поздно... Хорошо еще, если парень в машине один, а то будут трахать до посинения всей бригадой, но, может, хоть с преждевременным опытом добавят дурочке и ума. А уж что Олька будет врать мамаше, и особенно лютому в смысле добродетелей папаше, пусть выдумывает сама. Петька будет молчать в тряпочку, чтобы не подставляться.
Вернувшись к Малахову, уже потихоньку щипавшему Олькину подружку, Петька сообщил, что Оля сбежала от него с какими-то встречными девчонками вроде бы из ихней же школы, он толком не знает, и крикнула, чтобы шел домой без нее – маме она позвонит сама. Что же, ее проблемы, закивала подружка, полностью сосредоточившая кокетливо-детское внимание на мускулистом, накачанном Антошке.
Ту же версию Петька рассказал и Олиной маме. Ирина Ильинична, сначала страшно заругалась, потом, сообразив, что бедный посыльный ни при чем, извинилась перед пареньком и отпустила с миром, добавив при этом, что покажет родимой доченьке, где раки зимуют, когда та возвернется в отчий дом. Петька в глубине души посочувствовал несовершеннолетней своей соседке, но в голову ничего такого брать не стал, к тому же были у него и свои вечерние дела в дворовой беседке.
Тревожный, долгий звонок раздался в их квартире около шести утра. Одетый странно: в семейные трусы, но в кроссовки и рубашку поло, на пороге стоял дядя Федя Лагутенко, Олин отец. Вид у него был дикий и безумно-недоуменный, словно его простецкие, бесхитростные мозги получили непосильную для них задачку и оттого перегрелись. Дядя Федя и донес до Петькиного семейства страшную беду, что доченька его, ненаглядная Оленька, лежит, убитая, в городском морге.
При виде слез и потрясений обоих семейств, сто лет проживших на одной площадке дверь в дверь, а для юга это значит ого-го как много, и ставших, наверное, уже просто одной большой семьей из двух отделений, Петька все же ничего не выдал и ни о чем им не рассказал. Потому что опешил и даже испугался. И позже, когда насели менты, тоже помалкивал, словно набрал в рот воды, особенно когда увидел, как с их милицейского двора отъезжает Карен в той самой шикарной тачке и с теми же номерами – 777.
– А чего же ты, бравый солдат Швейк, ко мне-то теперь приперся? Шел бы в милицию и сдавал своего Карена? – зло, до ненависти, спросил паренька Миша, огорошенный и изгаженный Петькиным повествованием.
– Я – к ментам? Ну нет, ищи дураков! Я тогда и до вечера не доживу, тут же все схвачено, вы сами знаете. А у меня тоже папанька с маманькой имеются, и младший братишка – соплестун, – заявил ему безапелляционный Петька и заглянул уничтоженному адвокату в глаза. – А про вас хорошо говорят, и про семью вашу.
– Кто говорит? – уже обреченно и без интереса спросил Мишка.
– Как это кто? Во дает!.. Ну да вы, верно, не помните. А вот мама ваша, она наверняка... – И, наткнувшись на полный непонимания взор бессильного уже говорить адвоката, Петюня пояснил: – Олькин дядька Тимофей у вас частенько шабашил – то плитку переложить, то сантехнику сменить, то да се. Он и моего папаньку брал, коли работы много было, чтоб и тот денежку подхалтурил, тоже мастер на все руки. И всегда про вашего папаню-покойника говорил, что такого справедливого расчета нигде, окромя как у Валериана Степановича, больше не видал. И все семейство ваше нам нахваливал и в пример приводил: дескать, равняйтесь, чувырлы неумытые, на людей порядочных и культурных, вот, мол, как надо жить!
– Ну а от меня чего ты конкретно хочешь? – поставил Миша страшный вопрос ребром, но и без Петьки уже знал на него ответ.
– Да я тут конкретно подумал и решил про вас: раз вы Карена этого, мразюку, защищаете, значит, не знаете про него всего, а то ни за что его бы отмазывать не стали. Ведь не стали бы?
– Не стал бы! Вот тут ты в точку попал, черт тебя задери! – И Мишка подступившие к нему чувства выразил в мощном ударе кулака об кафешный столик. Кружки подпрыгнули, задребезжали, пара посетителей обернулись, но и только. Мало ли какие могут быть у людей дела...
– Вот я и говорю! За Ольку отомстить только вы и можете. И чтоб гада этого посадить. А я, если вы скажете, в свидетели запишусь. Вместе и помирать не страшно. За компанию вон и жид удавился.
– Помирать еще никто, слава Богу, не собирается. Но и ты, малец, смотри – без самодеятельности. Скажу – сделаешь, а сам ни-ни! – укоротил Миша на всякий случай Петюню. – А сейчас беги-ка ты, буревестник, домой. И не ходи ко мне больше, понадобится – я сам зайду.
С этого дня своего будущего краха и последующего за ним возрождения из осевшего пепла, подобно Фениксу, Миша Яновский решился отмыть себя от дерьма раз и навсегда, чего бы это ему ни стоило. Для начала Миша собирался наведаться к криминалистам и кое-что по возможности разнюхать и уточнить. Но покинул он гостеприимных экспертов через пять минут своего пребывания, задав один-единственный вопрос и получив на него щемяще-роковой ответ. А спросил он всего-навсего сотрудника, проводившего экспертизу по делу Лагутенко, Татьяну Аркадьевну Андронову. На что ему сообщили коллективно хором, что Танечка сегодня в отгуле, но обо всем он может легко справиться по телефону или, что еще проще, связаться с ее отцом, который, кстати, работает в одном с господином Яновским учреждении, то есть в «Зеленой волне». Звать же отца Танечки Аркадий Гаврилович Никитенко.
Уничтожающая ясность положения лично для Миши уже не требовала других доказательств. В липовой достоверности сфабрикованного заключения сомнений тоже не осталось. Возникал насущный вопрос: что же делать дальше? В том, что он, Миша Яновский, должен разоблачить гнусного убивца Карена Налбандяна, была для молодого адвоката единственная ясность. И ни малейшей тени мысли, что молодой адвокат лезет не в свое, смертельно опасное дело, даже не возникло в правильной Мишиной голове. Мучило его лишь незнание, с чего, собственно, нужно начинать.
Поразмыслив, Миша пришел к опрометчивому выводу, что начинать лучше с прокуратуры, причем с верхушки, благо кое-какие связи у него за время работы в «Зеленой волне» уже имелись. А уж после, поставив в известность кого следует и обойдя таким образом продажных ментов, Миша направится прямо к Небабе со своими разоблачениями Карена и преступно злокозненного Никитенко.
Предварительно созвонившись с шишкой из прокуратуры, Миша договорился о встрече в верхах и на следующий день, обдумав свою обвинительную речь, уже сидел в начальственном кабинете. Принят был он дружески, с ожиданием прибыльных просьб из представляемой им фирмы, усажен ласково и оделен поднесением кофе и прохладительного напитка. Но осанистого заместителя городского прокурора ожидало жестокое и невиданное доселе разочарование. И боязливое недоумение тоже присутствовало в настроениях начальничка. Если пошла подземная возня и кто-то старается убрать его руками авторитетного Карена, то это еще полбеды, а если таким хитрым способом через дружественных коммерсантов подставляют его собственное кресло, то это худо совсем. Да еще неизвестный свидетель, пока не названный засланным к нему казачком, но, не дай Бог, толково подготовленный заранее, указывал на серьезность обстановки. Простой же факт человеческой наивной глупости был даже не принят чиновником в рассмотрение, как и существование еще не вымерших представителей расы борцов-идеалистов, действующих исключительно в мистических и мифических общественных интересах. Посему выслушан Миша был на всякий случай благосклонно, начальничек даже посокрушался и поохал за компанию в особенно злодейских местах повествования и обещал немедленно принять меры. Сам же прокурорский заместитель никаких телодвижений делать не собирался, пока досконально не разъяснит заданную ему головоломку и окончательно не разберется, откуда ветер дует.