Пока однажды, в холле «Жемчужины», куда он забрел посидеть и выкурить в тепле и безветрии сигарету, к нему не обратилась хорошенькая молодая женщина. Она попросила прикурить и откинулась рядом в кресле с пестрым журналом на аппетитных коленях. Женщина забавно вслух комментировала глянцевые картинки, обращаясь и к Мише, чем рассмешила его, и Миша, сам не заметив как, вступил с ней в разговор. Женщина представилась ему как Ирена, Миша тоже назвал себя. После получасовой беседы, посчитав Ирену достаточно глуповатой и неискушенной, Миша, не зная зачем, пожаловался на безработицу и неустроенную жизнь, назвавшись юристом с определенными проблемами. Ирена не то чтобы заинтересовалась, но пожалела его и предложила встретиться завтра здесь же в холле и поболтать еще, если ее компания Мише не надоела. Миша весь день жалел о своей ненужной откровенности со случайной незнакомкой, но к вечеру, гонимый жизнью и тоской, прибрел в «Жемчужину».
Так, спустя какую-нибудь неделю, он и познакомился с хозяином и обрел в своей бесконечной теперь уже жизни второй, главный и подлинный, смысл. Он переехал от Макса в другой не менее гостеприимный дом, где уже не ел даром хлеб, а служил честно и нужно, не за страх, а за совесть. А когда назрела нужда создать настоящий боевой отряд, Миша принял поручение на себя. Тогда-то он и возник вторично на пороге Максовой квартирки. И предложил им с Сашком ту власть и силу, о которых они так безнадежно и упоительно мечтали.
До самых ноябрьских праздников, ныне выражающих непонятное народу единение эксплуататоров с эксплуатируемыми, в общине вампов все было более или менее спокойно. Хлопотных заказов не попадалось, и потому с мелкотравчатыми поручениями справлялись Макс с Сашком. Занимались они скорее морально-прикладным внушением забывчивым вассалам, возвращая их по поручению заказчиков на стезю долга. Входили сюда и мелкие гадости в виде неожиданно сгоревших складов или неведомо как попорченного личного ценного имущества. Иногда для разминки и закрепления неустанно получаемых боевых навыков с ними отправлялась на вылазки и Ритка. Отношения ее с Яном Владиславовичем постепенно и плавно сходили на нет, но Риту это обстоятельство довольно мало огорчало. Слишком уж напряженно и хлопотно, обременительно и тупиково складывались они для молодой девятнадцатилетней девушки. Хотелось романтики и цветов, прогулок и совместных застолий, роль же ученицы, влюбленной в учителя, старательно тянущейся к недостижимому уровню, оказалась со временем тягостной и малоперспективной. Хозяин, безусловно, оставался для нее персоной номер один, но перешедшей уже в небесный, божественный разряд, что позволяло восторгаться им, преклоняться и любить, не принося жертв и на расстоянии.
Тем более что рядом постоянно был Миша, которого теперь отнюдь не прогоняли, а скорее усиленно поощряли. Цветов Миша, правда, не дарил, но во всем остальном вполне соответствовал Риткиным желаниям. А главное – уделял ей все свое свободное от производственных хлопот время. Ухаживал Миша как-то даже трогательно и осторожно, словно боялся вспугнуть девушку. И оттого Ритке, давно уже неравнодушной к влюбленному в нее «архангелу», приходилось, посмеиваясь, брать инициативу в свои ручки. Хотя с совместным сексом она решила пока что повременить. Да и Миша ее не торопил, что тоже характеризовало его как ухажера самым лестным образом. Ритка же, несмотря на то что со временем стала совершенно спокойно смотреть на периодические визиты в хозяйскую спальню мадам и Таты, своего законного места возле тела хозяина оставлять просто так не собиралась. Из глупого самолюбия или просто из желания в чем-то утвердиться и что-то доказать Ритка, хоть и редко, все же стучалась в заветную дверь, но и понимала безысходную бессмысленность своих затянувшихся визитов. Делить же постель сразу с двумя любовниками отчего-то казалось ей безнравственным, по крайней мере в отношении Миши.
Притихла, а может, просто затаилась на неопределенное время и мадам Ирена. И тревожные пузыри из ее глубин не вырывались на тихую семейную гладь. Возможно, успокоилась и убедилась, что Ритка никакая ей не конкурентка, а уж Миша тем более не может заменить ее в хозяйской спальне. Что же, каждому свое, а Ян Владиславович справедлив и благодарен и, пока мадам к его услугам, в обиду ее не даст.
Миша же, а уж конечно, и сам хозяин знали, что нынешнее затишье неотвратимо приближает бурю перемен. Только по роду своих деловых занятий они были волей-неволей осведомлены о подпольных течениях городского управления и предпринимательства. В воздухе устоявшегося сочинского бизнеса внезапно задули тревожные ветра, что предполагало в скором времени массу сложной квалифицированной работы и, как следствие, немалый денежный приток. Началось все с визита главного теневого распорядителя местного танцкласса тузов, небезызвестного Шахтера.
Человек этот, худой очкастый заморыш с болотно-мертвенными глазами, в миру носил сложное имя: Иосиф Рувимович Гурфинкель, то есть являлся представителем не обиженного мозговой массой еврейского меньшинства. Но по имени-отчеству Иосифа Рувимовича звали только официально и только в глаза. Давно, еще с незапамятных застойных времен, за ним прочно утвердилось почетное, ныне действующее прозвище – Шахтер. Что означало невероятную по любым временам возможность достать и пробить что угодно – от списанной боевой техники и государственных кредитов до места на престижном кладбище и халявного зарубежного обучения. Этот остаток схлынувшей эмиграционной волны был всего-то сорока пяти лет от роду, полон хищных не иссякающих сил, а главное, сумел пересидеть мутные, зловещие времена первичного накопления и не особенно засветиться. То, что он был все еще жив и богат, а не покоился под дорогой гранитной плитой, говорило явно в пользу его умственных способностей.
Еще в славные брежневские времена молодой выпускник-экономист, попавший правдами и неправдами на бухгалтерское место в Управление гостиничного хозяйства курортного города Сочи, ясно понял, что лучшим и самым выгодным товаром являются обычные денежные знаки. Свободные капиталы нужны всем: и карточным каталам, и старателям-цеховикам, и мандаринным торговцам, и гостиничным сутенерам. И если помещать кредиты с умом и под соответствующие проценты и, что очень немаловажно, уметь охранять свои вложения, то разбогатеть можно без особого риска и достаточно быстро. С серым веществом и пронырливостью у Шахтера, тогда еще просто Ёськи-пижона, был полный ажур, а что до защиты коммерческих интересов, то кто может защитить их лучше, чем заинтересованная власть. Тогда Ёська стал добровольно стучать в КГБ. Инициативу комитетчики одобрили и оценили, а пройдошливый Ёська вскоре нашел в организации щита и меча не только сочувствующих, но и будущих подельников. Что ж, покойный отец его оказался, как всегда, прав: деньги нужны всем – и власть имущим, и от оной власти страдающим. На том и стоял. И прорастал жадными щупальцами во все огороды местной жизни, тихо и незаметно оплетая заборы и важные калитки.
Но в любом российском бизнесе, как в советские и тем более постсоветские времена, было много не только грязи, но и крови. Тут уж всякий раз к дружкам в погонах не набегаешься, да и палка у них о двух концах. Чуть что, глядишь, и вышло боком. Да и не за всякие дела возьмутся, а мало ли какие дела могут быть у одинокого, беззащитного миллионера? Тогда-то и стал Шахтер тесно сотрудничать с одной темной конторой, возглавляемой неким Яном Владиславовичем Балашинским, то ли поляком, то ли чехом, черт его разберет, говорившим по-русски с легким непонятным акцентом. И не пожалел, и был куда как доволен. Даже бесперебойной работой «Красот Босфора», чьи паромы исправными челноками возили наркоту под неусыпным оком Шахтера, о чем не ведала и мадам Ирена, а знали только двое: сам хозяин и его верный «архангел».