Гвин ощутила между ног нежную бархатистую твердость его жаркой плоти. Волны жара окатывали ее, и она инстинктивно выгнулась назад.
– Да, Язычник, да!
Он еще шире раздвинул ей ноги, и чувствительная, влажная, уже трепещущая от наслаждения плоть соприкоснулась с его возбужденной плотью.
Медленно он вошел в нее – одним плавным движением, без малейшего усилия, и ее ногти вонзились ему в шею, судорожно прошлись по ней. Он проник глубже, но не почувствовал препятствия, только ее влажное тепло, побуждавшее его продолжать. И Гриффин задвигался внутри ее, стараясь сдерживаться и в то же время наполнить ее всю, стараясь не спешить, чтобы она привыкла ощущать его в себе. Это походило на утонченную пытку. Ее влажная и тугая набухшая жаркая плоть, ее сладостные женственные глубины были предназначены для него. Мускулы его шеи и ног были напряжены. Еще один рывок вперед вызвал у нее сладострастный вздох, еще больше возбудивший его. Этот едва слышный слабый болезненный стон вызвал у него новый прилив желания, и без того бушевавшего в крови. Он издал невнятное ворчание, изменил положение и продвинулся чуть дальше.
– О! Как хорошо!
Ее голос был не громче вздоха – она поднимала бедра все выше, стараясь облегчить ему проникновение.
С хриплым стоном он вошел в нее глубоко и уже не мог сдерживаться. У него была потребность заполнить ее, чувствовать ее горячую влажную плоть по всей длине своей плоти. Он опустил голову, упершись локтями в постель по обе стороны ее тела. Его мускулы сокращались, тело блестело от пота. Голова его склонилась к ее груди. Их бедра двигались в одном ритме, она встречала каждый его долгий медлительный толчок.
– Иисусе, женщина! – выдохнул он хрипло.
– Не останавливайся, – простонала Гвин.
Будто он был в силах остановиться.
Отчаянная страсть все усиливалась с яростной неумолимой скоростью. Шея Гвин была выгнута, рот широко раскрыт, из него с трудом вырывалось дыхание, а бедра вздымались в ритме его движений. Переместив весь вес тела на локоть, другой рукой он подхватил ее под колени, и она оказалась на весу.
– О, Язычник!
Ее плоть трепетала и сокращалась, сжимая его. Толчок, скольжение – и вот он замирает.
Толчок – и еще более длительное скольжение…
– О, Язычник!
Он внезапно ощутил, как ее тело замерло и пальцы вцепились в его волосы. Горло ее исторгло неясные хриплые звуки, прервавшиеся, как от рыдания. Ее затуманенные страстью глаза закрылись.
Она уже шагнула через край. Голова ее запрокинулась, тело содрогалось в непрекращавшихся волнообразных спазмах, и он чувствовал их своей все еще возбужденной плотью и сам нырнул в эту бездну. Его тело тоже содрогнулось с отчаянной силой, отдавая последнюю дань этому соединению.
Гвин в экстазе выкрикивала его имя. И Гриффина захватило какое-то неведомое чувство. Оно пробилось сквозь бастионы отрицаний, сомнений, предубеждений и одиночества.
И душа его летела навстречу этому чувству, которое он не смел назвать.
Все время он держал ее в объятиях, пока их сердца не обрели нормальный ритм, а когда она успокоилась, он приподнялся и лег рядом с ней. Гвин повернулась к нему. Ее атласное влажное тело все еще трепетало.
Он закрыл Глаза и провел рукой по ее горячим волосам, ничего не говоря. Наконец ее бормотание смолкло.
Так они лежали довольно долго, и их разгоряченные тела все еще были переплетены.
Перед рассветом Гриффин шагал по прогалине перед саксонской крепостью, окруженный мужчинами, готовыми сесть на коней. Свет был тусклым и серым, тучи низко нависали над землей, прикрывая ее будто сочащимся влагой одеялом, время от времени ронявшим тучные капли на шлемы и туники воинов, собравшихся в кружок и ударявших себя руками по бедрам, чтобы согреться.
Гриффин прошел через этот круг до его центра, время от времени роняя слово-другое мужчинам, тихонько переговаривающимся между собой.
Подойдя к Александру, Гриффин усмехнулся и сказал:
– Все готово? Хорошо. Через день я нагоню вас на пристани Уэрхема.
Александр метнул быстрый взгляд на верхние окна строения.
– После аббатства Святого Альбана?
Гриффин молча кивнул.
– Разумно ли это?
Сделав глубокий вдох, Гриффин сжат губы к посмотрел на небо.
– Возможно, и нет.
Александр посмотрел на друга пытливо:
– Она знает, кто ты?
Гриффин поднял бровь:
– А ты знаешь, кто я?
Александр не обратил внимания на этот замаскированный выпад.
– Надеюсь, Язычник, ты сознаешь, что если дело обернется скверно, то уж сквернее и быть не может?
– Надейся, Алекс.
Александр поднял лопасть своей кольчуги и застегнул пряжку на плече.
– Как скажешь, милорд. Гриффин кивнул:
– Встретимся перед тем, как лошадей начнут грузить на корабль.
Александр натянул на голову шлем. Металлические звенья тяжело сдавили его светловолосую голову, и лицо его исказилось.
– Ты поедешь в аббатство Святого Альбана, оставишь там свой груз и доберешься до пристани Уэрхема в тот же день, что и мы, хотя мы отправимся туда прямо сейчас?
– Да.
Александр покачал головой и окликнул Эрве Фэреза.
– В чем дело? – спросил тот, приближаясь.
Александр сделал жест в сторону Гриффина:
– Язычник отправляется в аббатство Святого Альбана.
Фэрез бросил взгляд на дом.
– Из-за девушки? Да, ей не стоит здесь оставаться.
– Мы подождем его здесь, а остальные отправятся дальше.
Гриффин покачал головой:
– Нет. Вы отправитесь вместе со всеми.
– Нет, – возразил Александр, перенимая интонацию Гриффина и говоря так же убедительно и настойчиво, как и он. – Мы с Эрве останемся ждать здесь.
– В том, что говорит Алекс, осмелюсь заметить, милорд, есть смысл.
Гриффин провел ладонью по лицу.
– Не осмелишься.
Мокрое раскрасневшееся лицо Эрве было решительным.
– Никогда прежде, Язычник, ты не лишал меня слова. – Не начать ли теперь?
– Думаю, поздновато, – смущенно возразил Эрве. – Но, как я говорю, ты всегда, бываешь прав, и если ты говоришь…
– Благодарю.
– Если ты думаешь отправиться куда-то один, особенно в гавань, то это плохая идея, осмелюсь высказать свое мнение.
Гриффин потер ладонью пробивающуюся щетину на подбородке и щеках. Эрве никогда не проявлял неповиновения на словах, но всегда поступал по-своему.