Один из людей Джона уже бежал к своей лошади.
Снова послышался крик от ворот аббатства. Гвин опять обернулась. Там были люди Джона Кэнтерориджа, потом она заметила и других. Их была целая толпа – мужчин, опоясанных красными перевязями с мечами поверх туник, и соболино-черное знамя, реющее в воротах аббатства.
Марк Эндшир.
Сердце ее перестало биться.
Если она войдет в аббатство со шкатулкой…
Гвин снова скользнула под покров леса с бешено бьющимся сердцем.
Она отцепила от пояса войлочный мешочек со шкатулкой и сунула Гриффину в руки:
– Возьми.
Его пальцы сжали мешочек:
– Что это?
– Семейное наследие. Храни его, ради Бога!
Лицо ее в тени деревьев было бледным и испуганным. Темные волосы упали на плечи, когда она потянулась к нему.
– Ты найдешь меня? – спросила она шепотом.
Он схватил ее руку и прижал к груди.
– Найду, – сказал Гриффин, думая, что никогда еще не видел ее столь прекрасной.
– Обещай!
– Клянусь жизнью, – проговорил он охрипшим голосом.
По щекам ее покатились слезы.
– Поклянись моей жизнью, Язычник. Поклянись моей жизнью!
Мгновенно ее лицо оказалось в его ладонях, и губы расплющил его яростный и властный поцелуй.
– Клянусь нашими обеими жизнями!
Выпустив ее из объятий, он жестом указал на ворота аббатства, медленно отворявшиеся, и вскочил на Нуара:
– Прощай!
Последнее, что она увидела сквозь застилавшие глаза слезы, был его с трудом различимый силуэт на приплясывающем коне. В знак прощания он поднял руку и исчез.
Лоснящийся круп гнедого коня, последнего в свите Марка, скрылся за воротами аббатства, когда конный рыцарь, мчавшийся галопом в сторону леса, заметил ее.
Гвин покорно вздохнула, когда незнакомый рыцарь поднял ее и посадил на лошадь. Он въехал вместе с ней во внешние ворота аббатства, и ворота закрыли за их спиной, а они затрусили мимо садов и лабиринта строений за стеной, защищавшей аббатство, укрепленное как крепость. Помещение капитула, крытая галерея, монашеские кельи и кладбище, а также амбар и трапезная монашеской братии. Наконец они добрались до покоев аббата, располагавшихся недалеко от церкви.
Гвин провели в опочивальню аббата, где ее встретил Джон Кэнтербридж, расхаживавший перед жаровней. Аббат обернулся и замер – в этот момент он как раз собирался передать пергамент Марку фиц Майлзу.
Все они уставились на нее. Протянутый лист пергамента, никем не замеченный, с шуршанием упал на пол. Гвин старалась смотреть на Джона, но блестящие глаза Марка притягивали ее взгляд.
– Вы в порядке, – заметил он холодно.
– Да, – огрызнулась Гвин, обретя наконец дар речи и голос и входя в комнату, – хотя не вашими заботами.
Джон поспешил к ней, на мгновение обнял, потом отстранил на длину руки и внимательно оглядел, не упуская ничего.
– Слава Богу, Гвин, – пробормотал он. – Как ты?
– Хорошо. – Она не могла позволить себе выказать слабость. – Почему здесь лорд Марк?
Аббат поспешил к ней.
– Леди Гвиневра, – сказал он, касаясь ее руки. – Мы очень о вас беспокоились. Слава Богу, вы вернулись к нам невредимой.
– Милорд аббат, я готова возблагодарить Господа, что вернулась к вам, но при чем здесь лорд Эндшир?
Она кивком указала на Марка, стоявшего рядом с аббатом с улыбкой спокойного и деликатного человека.
– Леди Гвиневра, вы склонны все преувеличивать. Это одна из ваших очаровательных черт, но, принимая во внимание кончину вашего батюшки и отсутствие покровителя, я все больше беспокоюсь о том, чтобы вы не причинили себе ущерба. – Марк взял ее руку и поцеловал.
Здравый смысл подсказывал ей придержать язык до тех пор, пока она сможет без свидетелей высказаться, но гнев душил ее.
– Марк, – прошипела она, когда он склонился к ее руке. – Побеспокойтесь о том, чтобы не нанесли ущерба вам.
Он выпрямился.
– Но я склонен беспокоиться о вас, миледи, как и все мы.
Он жестом указал на остальных присутствующих.
Холодок пополз по ее спине. Ее друг Джон смотрел на нее как на малого ребенка, едва не попавшего под копыта несущейся галопом лошади. Аббат же смотрел так, будто она сама и управляла этой лошадью. Он выразительно кивал, выказывая свою аккуратно выбритую тонзуру.
– Вы говорите справедливые вещи, лорд Эндшир, – забубнил он. – И мы разделяем и ценим ваше внимание. Без вас мы бы и не подумали опекать эту леди.
– Вы сообщили, что я пропала? – выкрикнула она, обращаясь к Марку.
Он склонил голову, изображая покорность и смирение:
– Я подумал, что вы могли направиться сюда, после того как так поспешно покинули Лондон вчера вечером.
– Я уехала так поспешно потому, – Гвин задыхалась от с трудом сдерживаемой ярости, – что вы угрожали жениться на мне против моей воли!
– Даже не пытался, миледи. Оскорблять вас никак не входило в мои намерения. У меня не было такого желания.
– Вы не пытались? Да вы мне угрожали!
– Я просто пояснил вам ценность подобного союза.
– Вы послали свои войска и осадили «Гнездо»…
– Только чтобы защитить вас.
– И сказали, что, если я не выйду за вас…
– Я сказал, что если вы за меня выйдете, то обещаю вам защиту и покровительство, – закончил он без запинки. – Мои люди под стенами вашего замка только ради того, чтобы защитить Эверут. Сейчас опасные времена, Гвин, – продолжал Марк, и лицо его становилось все более серьезным, по мере того как он перестал обращаться к ней официально, опуская ее титул и тем самым придавая своей речи интимный характер. – Теперь, когда ваш отец скончался, появились силы, вступившие в заговор против дома Эверута.
– В самом деле! И вы самый опасный из этих злодеев! Она повернулась к Джону, но беспокойство на его лице обрело теперь характер смятения.
– Миледи, – тихо заговорил Джон. Он взял ее за руку, и в его глазах, ока прочла беспокойство и доброту. – Вам следует взглянуть на вещи по-новому.
Она молча уставилась на дальнюю стену, подавленная ужасной реальностью. Они ей не верили. Они разделяли точку зрения Марка, не зная о его коварных намерениях, а, возможно, верить ему было для них удобнее. Оки считали ее бегство поступком, достойным капризного и импульсивного ребенка, не способного понять собственные желания и мыслить ясно.
Гвин молча повернулась, чтобы позволить Джону увести ее из комнаты.