Тогда я остановилась на опушке и стала знаками звать тебя. Сначала я шептала твое имя, надеясь, что ты прочтешь его по моим губам, потом выкрикнула громко. На мгновение я задерживала дыхание и напрягала слух, проходила двадцать шагов вглубь и начинала звать и манить снова, потом еще двадцать шагов и еще двадцать. Мне вспомнилось, что я так же искала тебя, когда мы были детьми, с той же упорной, почти математической последовательностью, когда ты прятался и не желал отзываться, играя в прятки. Ты был ветром и едва шевелил траву, ты был пустотой, ты был светом — так ты говорил мне, когда я наконец находила тебя. Я ругала тебя, потому что часами искала с нарастающим страхом, боясь, что ты исчез навсегда, что не можешь вернуться или по каким-то тайным причинам решил навсегда остаться воздухом или пустотой, и тогда мне пришлось бы искать тебя в каждом атоме света, в каждом лучике солнца.
Так я и нашла тебя. Ты лежал в траве неподалеку от опушки леса. Лежал неподвижно, руки и ноги были раскинуты в стороны, словно ты упал прямо на бегу. Ты не пошевелился, даже когда я подошла на несколько шагов. На мгновение мне показалось, что ты умер, — эта мысль ножом пронзила мне сердце, я присела возле тебя и поднесла руку к твоим губам, смутно надеясь, что запах прошлого, запах плесени, по странному волшебству пробудит тебя ото сна. Я почувствовала твое ровное дыхание, оно было слишком слабым, но ты все еще дышал. Я тихо села в траву рядом с тобой. Смотрела на тебя — твое лицо казалось более бледным и изможденным, чем в последний раз, рукава были засучены, и я увидела твои тонкие, худые запястья, они были обведены шрамами — бледными вздувшимися полосками, похожими на дешевые браслеты. Теперь я почувствовала твой запах: он был сильным и не слишком приятным, но он означал, что ты находишься здесь, и потому не отталкивал меня.
Я долго сидела рядом и не будила тебя. Смотрела, как вздрагивают твои веки, как трепещут ресницы; потом ты застонал, я протянула руку, тихонько подложила ее тебе под голову, и ты затих. Вскоре скрылось солнце. Испугавшись, что ты замерзнешь, я сунула руку в сумку, вынула наши старые вещи, развернула плащ с оранжевыми цветами и накрыла им твои плечи.
Вскоре ты проснулся. Я не смотрела на тебя в тот момент, когда ты открыл глаза, следила за облаками, которые собирались в небе, и думала о том, что делать, если пойдет дождь, как вдруг услышала твой голос:
— Все так, король все тот же. Ну, я тут подумал… Значит, мы с вами из одной семьи.
Я повернулась к тебе и увидела, что ты наблюдаешь за мной, твой взгляд был все еще мутным ото сна, но уже подозрительным. Я догадалась, что тебе тут же захотелось сбежать, скинуть плащ и сбежать, может, даже на четвереньках, в ближайший лес. Ты медленно выпрямился и закашлялся так сильно, что казалось, кашель разрывает тебе грудь. Ты посмотрел на странный плащ, сползающий с твоих плеч, и уронил его на землю, не пытаясь удержать.
Давно я не видела тебя так близко. Я разглядела нежный пушок, оттенявший твою верхнюю губу и щеки, пятнышко на радужной оболочке левого глаза, словно блик света на шарике из стекла. «С чего начать, с чего же начать?» — думала я. По мере того как ты просыпался, маска враждебности и недоверия застывала на твоем лице, и я подумала, что мне нужно успеть до того, как зверь снова возьмет над тобой власть и ты окончательно отдалишься от меня, а ведь кто знает, не был ли ты в своих снах ближе ко мне, чем сейчас, наяву?
— Это значит, что мы брат и сестра, — быстро прошептала я. — Ты не узнаешь меня, но это неважно, я ведь тоже многое забыла. Послушай меня. Ты родился в Рождество. Когда мама спросила, как тебя окрестить, я придумала тебе имя — Ноэль, [4] но чаще всего я звала тебя Нело, потому что это имя больше напоминало мое; когда меня спрашивали, как меня зовут, я отвечала Нела, потому что мое настоящее — мое первое имя — Элен.
На мгновение я замолчала. Вглядывалась в твое лицо, пытаясь увидеть хоть проблеск воспоминаний в твоих глазах. Ты внимательно смотрел на меня, прищурившись, выражение твоего лица было суровым, а шрам на щеке белел, подчеркивая твой гнев.
— Но имена — это не самое главное, — лихорадочно добавила я. — Имен я придумала много, я рассказывала тебе сказки, все наше детство я рассказывала сказки и в каждой из них давала тебе новое имя.
Ты пожал плечами. Смотрел на меня, улыбаясь уголком губ, с той стороны лица, где не было шрама, и это выглядело очень странно: одна половина лица казалась сердитой, а другая улыбалась. Но эта улыбка была не доброй, не веселой, а злая половинка твоего лица на самом деле выглядела не такой, какой представлялась. Ты порылся в кармане штанов, выудил оттуда сигарету и прикурил. Это был уже ставший коричневым окурок, видно, ты не раз зажигал его.
— Забавная история, — бросил ты ироничным тоном. — И знаете что? Это правда, у меня полно разных имен. Я жил во многих семьях, и невероятно, но каждый раз они давали мне другое имя. Как будто это могло что-нибудь изменить.
— В разных семьях? — неуверенно повторила я. — Ты хочешь сказать, в разных домах.
Ты опять пожал плечами, затушил окурок в траве и снова сунул его в карман.
— И в домах тоже.
Вдруг ты повернулся ко мне, резко схватил в кулак прядь моих волос, закрутил ее вокруг пальцев и дернул, сделав мне больно. Ты приблизил ко мне свое лицо, и я почувствовала запах несвежего дыхания, смешанного с запахом табака, он напомнил мне запах гвоздики — запах лживого рта, полного змей и лягушек. Твой взгляд шарил по моему лицу, пристально осматривая глаза и губы. Ты произнес:
— Напрасно я пытался вспомнить, я не узнаю тебя. Копался в памяти, но так и не понял, кто же ты такая. Мы разве жили вместе? Вместе играли?
Я попыталась разжать твою руку и почувствовала, что кожа на твоей ладони жесткая и мозолистая, как обычно бывает.
— Да, — в отчаянии ответила я, — это было давно, много лет назад. Тогда ты был еще маленьким.
Ты покачал головой, еще раз пристально посмотрел на меня, потом отпустил, даже оттолкнул, безразлично, словно отбрасывал меня со своего пути.
— Нет, — решительно сказал ты, — нет, я тебя не знаю.
Тогда дрожащими руками я собрала наши вещи и протянула их тебе — целую охапку доказательств, но ты не взял и даже не посмотрел на них, и я снова увидела, насколько бедными, блеклыми и ничтожными они были. Тогда я положила все на землю, оставив в руках только карусель. Повернула ключ, и лошади начали свое движение по кругу, а вместе с ними и маленькие поблекшие фигурки из папье-маше, сопровождаемые топотом копыт и звяканьем уставшего моторчика.
— Посмотри, — сказала я, — ну посмотри же. Ты вспомнишь, обещаю, ты вспомнишь. Ты был всем для меня. Я так долго тебя искала! Ничто не смогло заменить мне тебя.
Дрожь в моем голосе, отчаяние — что-то такое, должно быть, тронуло тебя, потому что ты повернулся ко мне и снова стал вглядываться в мои глаза, но на этот раз поднес руку к своему лицу и машинально коснулся шрама на щеке.