Вновь скептическая улыбка.

— Никогда не видел, чтобы хоть один индеец заседал в Конгрессе.

— И никто их не защищает? Никто не представляет их интересы?

— Был однажды такой человек — Ромуло. Его прозвали Рыжий Ромуло за слишком светлые волосы, хотя он и был чистокровным льянеро. Он изучал медицину в Европе и по возвращении поднял голос в защиту тех, кого считал такими же венесуэльцами, как и сам Боливар. Однако Гомесу [38] не нравилось, когда кто-то высказывал свое мнение по какому бы то ни было поводу, и он приказал его схватить. Землевладельцы выделили для этого дела лошадей, и это было еще то зрелище: больше тысячи всадников гонялись за одним-единственным человеком по всей саванне. За голову Рыжего Ромуло посулили пятьдесят золотых морокот [39] — больше, чем мог заработать пеон, проживи он хоть шесть жизней. Бог мой, вот это была охота! У Ромуло было трое коней — трое гнедых, красновато-рыжих, все трое от одного жеребца, — и он во время галопа перескакивал с одного на другого, не позволяя, чтобы какой-то из них устал. Кто мог мечтать о том, чтобы его схватить? Он всегда исчезал из виду на горизонте и, как только дело принимало серьезный оборот, искал убежища в Колумбии.

— И что с ним случилось?

— Однажды к нему приехал повидаться его отец. Он сказал: «Здравствуй, Ромуло, я горжусь тобой» — и без лишних слов вытащил револьвер и выстрелил в него два раза.

— Его собственный отец?

— Он самый.

— Почему?

— Потому что Хуан Висенте Гомес вызвал его и сказал: «Или ты принесешь мне голову своего сына, или я пришлю тебе головы четырех его братьев. Четырех за одного, выбирай». — Акилес Анайя сплюнул как можно дальше. — А всем было известно, что старый тиран выполнял обещания.

— И что же было с отцом?

— Он сунул голову Ромуло в мешок, отнес ее диктатору и на следующий день из того же револьвера разнес себе череп.

— Ужасная история!

— Это льяно! Больше никто не заговаривал о защите индейцев. По крайней мере, пока Гомес был жив.

С того дня Айзу больше не удивляло, что индейцы дичились ее всякий раз, когда она пыталась им в чем-нибудь помочь или приласкать кого-нибудь из малышей.

Для них любой белый человек, за исключением разве что Акилеса Анайи, который когда-то был мужем девушки-индианки, был потенциальным врагом. Кроме того, никто не мог гарантировать, что в итоге белый не заразит индейцев одной из четырех болезней, против которых у них не было иммунитета: туберкулезом, сифилисом, гриппом или корью.

— Как же бороться с болезнями? — однажды Айза спросила Селесте.

— Нет способа, — уверенно ответила та. — Надо подвергнуть их массовым прививкам, но мы причинили им столько вреда, что они уверены, будто мы желаем только одного — сжить их со света. Сомневаюсь, что когда-нибудь мы сумеем вернуть себе их доверие.

Несколько дней спустя Селесте Баэс уехала в главное имение, пообещав вернуться до начала дождей с запасом провизии на долгую зиму. Поэтому Айза не смогла продолжить разговоры о туземцах, так как Акилес Анайя старался от этого уклониться — возможно, из опасения, что ему придется признаться в том, что его собственная жена была из их числа.

~~~

Практически с первого вечера, когда старик управляющий, похоже, догадался, что за люди были Пердомо Вглубьморя, он без возражений взял на себя роль наставника островитян, ведь им нелегко было освоиться в первобытном мире саванны, где природа, климат, обитатели, обычаи и даже часть слов были совсем не похожи на то, к чему они привыкли с рождения. Естественно, в первую очередь льянеро обратил их внимание на лошадей, поскольку вокруг них вращался весь смысл ненадежного существования имения «Кунагуаро».

Для Акилеса Анайи (и это роднило его с хозяйкой) лошади были самыми благородными и красивыми животными, которыми Создатель населил землю; они почти во всем превосходили человека. Он знал повадки и особенности каждого из тех грациозных животных, что обитали — прирученные или полудикие, смирные или норовистые — на территории поместья, вплоть до самой дальней его границы, и даже большинства тех, которые стоили того, чтобы их знать, на всем пространстве равнин Апуре.

— У Кандидо Амадо есть кобыла от Торпедеро и Караде-анхель, которая с хорошим тренером и приличным наездником выиграла бы «Гранд-насиональ», обставив прочих на шесть корпусов, — говорил старик. — Только этот недоумок так и не понял, что за лошадь ходит под ним, и только и умеет, что вонзать ей в бока шпоры.

Для большинства льянеро, которые ездили верхом босыми, цепляясь за стремена пальцами ног, тот, кто пользовался шпорами и колол ими животное, проявлял не жестокость, ведь вся их жизнь в общем-то была суровой и жестокой, а главным образом бессилие, так как человек, который не в состоянии пустить лошадь в галоп без помощи шпор, даже не заслуживал права называться всадником.

— Твоя лошадь должна стать частью тебя, — наставлял Акилес Айзу, подыскивая ей животное для верховой езды. — И тебе следует выбирать ее не по внешнему виду, а по темпераменту и по тому, насколько она способна под тебя подстроиться. Спокойное животное под нервным наездником — это как западня: вероятнее всего, кто-то из них двоих не выдержит и потеряет голову. Хотя если оба слишком нервные, животное вконец ошалеет, и не исключено, что однажды сиганет в пропасть. — Он рассмеялся. — Впрочем, здесь, в льянос, пропастей мало.

Они впятером стояли у загона для прирученных лошадей, и, хотя Аурелия все отнекивалась, не желая учиться ездить верхом, управляющий настаивал: дескать, раз уж Селесте Баэс забрала с собой пикап, лошадь остается единственным средством передвижения, а здесь такие огромные расстояния, что никому и в голову не придет добираться куда-то пешком.

— Всех, кто передвигается на своих двоих, рано или поздно прикончит гремучая змея или мапанаре, так что выбирайте: лошадь или змея.

— Лошадь.

Акилес Анайя улыбнулся, кивая на буланого конька не выше полутора метров ростом и с длинной гривой:

— Вот этот — смирный, с ним никогда не будет проблем. Бежать не бежит, зато способен часами двигаться в одном и том же ритме, не причиняя неудобств седоку.

— Больно мелкий, — заметила Аурелия. — Правда, здесь почти все лошади небольшие. Может, мне так кажется, только на Тенерифе они были крупнее.

— Это такая порода, — пояснил управляющий. — Креольские лошади, как правило, невысокие, зато выносливые и ходкие, для долгих путешествий — в самый раз. На такой не угнаться за беглой кобылой или диким быком, другое дело — съездить в Брусуаль и вернуться пьяным.