«Что же со мной случилось?» — подумал он, дожидаясь, когда успокоится пульс. Он даже не мог припомнить, как вчера перебрался с дивана в спальню. Или как разделся. И еще кое-что было для него необъяснимо: температура воздуха в спальне. Он нашарил в темноте на тумбочке радиобудильник и нажал на кнопку, чтобы включилась подсветка экрана. Половина четвертого, и всего восемь градусов. Очевидно, отключился генератор, и теперь нет электричества. И правда, лампа на тумбочке не включалась. В комнате царила кромешная темнота.

Проклятье! Сначала Синдбад, потом Анна, простуда, кошмарный сон, а вдобавок это. Скинув одеяло, Виктор нашел предусмотрительно положенный рядом с кроватью фонарик и, ежась от холода, спустился по скрипящей лестнице. Он не был боязливым человеком, но все же у него неприятно засосало под ложечкой, когда луч фонарика скользил по фотографиям на стенах. Смеющаяся мать с собаками. Отец с трубкой у камина. Вся семья вместе, радующаяся улову отца.

Как у человека, погруженного в наркоз, у него на какую-то долю секунды вспыхивали воспоминания и вновь погружались во тьму.

Когда он открыл входную дверь, ему в лицо ударил сильный ветер, который принес в дом не только влажный воздух, но и остатки осенней листвы. «Отлично, — подумал он. — Теперь я получу из гриппа воспаление легких».

Он надел кроссовки и синюю ветровку с капюшоном прямо на шелковую пижаму и побежал к генераторной будке метрах в двадцати от дома. Дождь размыл песчаную дорожку, и на ней образовались большие лужи, невидимые для Виктора с его жалким фонариком. Поэтому не успел он дойти до сарая, как и кроссовки, и штанины стали мокрыми. Дождь хлестал по лицу, но Виктор пытался не бежать, чтобы не поскользнуться в темноте. В его походной аптечке, конечно, были лекарства от простуды, но не для более серьезных заболеваний и повреждений. И последнее, чего можно было себе пожелать, — это открытый перелом ноги посреди ночи на острове, отрезанном от остального мира.

Металлическая будка стояла практически на границе участка с общественным пляжем, их разделяла покосившаяся белая ограда.

Виктор отлично помнил, с каким трудом они когда-то поддерживали эту ограду в пристойном состоянии. Надо было зачищать подгнивающие брусья, покрывать их лаком, а затем красить белой краской, которая отвратительно пахла. И ему приходилось всегда помогать отцу. Но пару десятилетий за забором никто не следил, и теперь он пришел в упадок, как и генератор, который Виктор сейчас надеялся запустить.

Он вытер ладонями мокрое лицо и застыл на месте. Что за черт! Он все понял, прежде чем нажал на пластмассовую ручку. Ключи. Они висят на крючке около ящика с предохранителями в подвале, и он, разумеется, их забыл.

Проклятье!

В гневе он ударил ногой по металлической двери и сам испугался получившегося грохота.

— Плевать, все равно никто не услышит.

Он вновь стал говорить сам с собой и вспотел, невзирая на холод. Виктор скинул с головы капюшон. А потом вдруг все вокруг замедлилось. Его охватило какое-то странное чувство, будто его внутренние часы остановились и время замерло. На самом деле прошло не больше секунды, но он регистрировал все события как в замедленной съемке.

Он четко осознал три вещи. Во-первых, звук, который он услышал, только сняв капюшон: звук работающего генератора.

Откуда звук, если генератор отключился?

Во-вторых, свет. Оглянувшись, он увидел освещенное окно спальни. Лампа на тумбочке, которую он безуспешно пытался включить несколько минут тому назад, мягко освещала комнату.

И третье — человек. Он стоял в спальне и глядел в окно. Прямо на него.

Анна?

Отшвырнув фонарик, Виктор побежал что было сил. Это было ошибкой. Он не пробежал и половину пути, как свет в окне погас и все вокруг вновь погрузилось в темноту. Пришлось возвращаться за брошенным фонариком, а потом опять бежать к дому. В кромешной темноте он промчался по лестнице наверх, в спальню. Никого.

Он осветил фонариком все углы. Ничего. Все как обычно: тиковый гарнитур около окна, старинный комод, трюмо Изабель, на котором сейчас громоздились компакт-диски, солидная двуспальная родительская кровать. Никого не было видно, даже когда Виктор включил свет. По-видимому, генератор вновь работал.

А он вообще отключался?

Присев на край кровати, Виктор попытался успокоиться. Что с ним происходит? Может, для него чересчур много волнений? Анна, Жози, Синдбад. Вначале он, больной, крадется из дома на улицу, в непогоду. Крадется к якобы сломанному генератору, который вдруг чудесным образом начинает работать. Потом он устраивает погоню за призраком.

Он встал, обошел кровать, непонимающе уставился на табло будильника: двадцать с половиной градусов. Все в полном порядке.

«Все, кроме моего поведения. — Он встряхнул головой. — Что на меня нашло?»

Виктор пошел вниз запереть входную дверь.

Наверное, всему виной кошмар, или пропажа Синдбада, или его простуда, успокаивал он себя, запирая дверь, но тотчас вновь открыл ее, чтобы достать запасные ключи из-под цветочного горшка. «На всякий случай», — решил он, почувствовав себя гораздо лучше, проверил вдобавок окна первого этажа. Вернувшись в постель, он выпил противопростудный чай и впал на несколько часов в тревожный сон.

Той ночью ветер исправно следовал предсказаниям метеостанций, насылая на островок бури с Северного моря. Он бросал волны на прибрежные скалы, песчаный берег, сдувал дюны. Ветер ломал ветки деревьев, тряс оконные стекла и заметал все следы на песке. Все. И отпечатки маленьких женских ног, которые вели от дома доктора Ларенца в темноту.

Глава 26

Паркум, один день до истины

В восемь утра его разбудил телефонный звонок. Он с трудом поплелся вниз и снял трубку, надеясь, что это наконец-то звонит Изабель. Но он ошибся.

— Вы прочли мою записку?

Анна.

— Да. — Виктор прочистил горло, но сразу же зашелся в новом приступе кашля. Через некоторое время он смог продолжить разговор.

— Я не хотела вам вчера мешать. Но я много думала вечером и ночью.

«Ага, и еще пошла прогуляться? Может, по моей спальне?»

— Теперь я нашла в себе силы рассказать вам конец.

Конец Жози.

— Вот и хорошо, — прохрипел Виктор, удивляясь, что Анна ничего не говорит про его болезнь.

Может, все дело в плохой связи. В трубке постоянно что-то шумело, как при разговорах с Америкой в семидесятых годах.

— Если вы не против, я расскажу вам все по телефону. Я чувствую себя сегодня не очень хорошо и не смогу прийти. Но все же хочу облегчить душу.

— Да, конечно. — Виктор посмотрел на свои босые ноги, разозлившись, что не надел хотя бы махровый халат и тапочки.