— Кто такой Балор?
— А откуда ты про него знаешь?
— Какая разница, — пожимает плечами Клэр. — Я первая спросила.
— Лучше расскажи мне про свою тетю.
— Вообще-то, она твоя жена.
— Я это пока еще не забыл.
— Зачем вы меня похитили?
— Потому что Мириам мне очень нужна. И она обязательно придет за тобой. Расскажи мне про нее.
— Думаю, сейчас она страшно злится и волнуется.
— Именно на это я и рассчитываю. Очень надеюсь вскорости ее увидеть.
Они поднимаются вверх по тоннелю, пол которого завален крупными обломками камней. Откуда-то веет ветерком. Растопырив руки, чтобы сохранить равновесие, Клэр и ее дядя скачут с камня на камень. Вокруг постепенно светлеет.
— Мириам ничего не говорила про полицию?
— А что она должна была сказать?
— Ну, что обратится в полицию, все им расскажет? Твоя тетя не собиралась этого сделать?
— Она хочет лишь, чтобы ее оставили в покое. Вот и оставь ее в покое. Зачем она тебе?
— Она мне нужна. Жена не должна покидать мужа. — Глаза Джереми бегают, он повышает голос и торопливо, словно желая поправить себя самого, продолжает: — И не только мне одному. Мириам нужна нашему делу, нужна революции. Мы — творцы революции.
— А тебе не кажется, что все это звучит чересчур мелодраматично?
— Но это правда. — Дядя, поскользнувшись, едва не теряет равновесие, но, взмахнув руками, снова твердо встает на ноги. — Именно такие, как мы, сражались за свободу с британцами. Протестовали против сегрегации черных в Монтгомери. Выходили, потрясая кулаками, в Каире на площадь Тахрир. Это демократия, которую делают простые люди.
Логика у дядюшки явно хромает: будь то настоящая демократия, Мириам оставили бы в покое. А еще Клэр понимает, что перед ней отчаявшийся и сломленный человек, который использует любое оправдание, и логика ему совершенно без надобности. Еще бы: дочка погибла, жена ушла. Джереми пытается заполнить внутреннюю пустоту. Клэр очень хорошо это понимает.
Но, будучи подростком, она смотрит на все несколько цинично. И ее раздражают неубедительные попытки выдать тоску по жене за политическое рвение. Будто актер твердит плохо заученную роль.
— Демократия или демагогия? — спрашивает она с плохо скрываемым сарказмом.
Джереми останавливается и, нахмурившись, смотрит на Клэр. В конце концов девушка опускает взгляд.
— Ты, наверное, думаешь, будто это очень остроумно, да? — Впервые в его голосе слышна угроза. И Клэр понимает: а ведь этот человек может стать очень опасным, если его спровоцировать.
— Но вы же убиваете людей, — говорит она.
Джереми перешагивает провал, разделяющий их, и оказывается совсем рядом с Клэр. Она чувствует на щеке его дыхание, но не отступает.
— Люди умирают. Так происходит всегда, — говорит дядя.
— Например, твоя дочь.
И тут Джереми отвешивает ей пощечину. Клэр даже не успевает понять, как это произошло. Удар — и горячая волна боли. Наверное, у нее на щеке сейчас проявились белые очертания его ладони.
Джереми смотрит на племянницу прищурившись, но потом его взгляд смягчается. Он поворачивается и перепрыгивает на следующий камень.
— Пошли, — бросает дядя, и Клэр после секундного раздумья отправляется следом, прижав ладонь к покрасневшей щеке.
Становится совсем светло. Они выходят к некоему подобию двери, сооруженной из натянутых поперек входа в пещеру нейлоновых веревок, по которым вьются побуревшие побеги. Джереми объясняет, что это один из четырех входов в убежище. Сетка с побегами маскирует его, а еще частично спасает от ветра, и при этом тоннели дышат.
— А это очень важно, здесь ведь от некоторых прескверно пахнет, — непринужденно шутит он, словно и не было той пощечины минуту назад.
Отодвинув живой занавес, они выходят наружу. Черные силуэты деревьев освещает красное солнце. Рассвет. Клэр потеряла под землей всякое чувство времени. Она пытается во всех подробностях запомнить окрестности. Поросшие лишайником и толокнянкой обломки скал, каменистая насыпь, долина. Это явно где-то высоко в горах, неподалеку возвышается выбеленный снегом лавовый конус, позади встают зазубренные Каскадные горы. Наверное, ночью вдалеке видны огоньки далекого города, мерцающая шахматная доска расчерченных фонарями улиц. Но сейчас раннее утро. Клэр щурится в лучах восходящего солнца и оглядывает леса и раскинувшуюся за ними пустошь.
— Где мы?
— Это твой новый дом, — отвечает Джереми, глядя на нее голубыми глазами, — интересный у него цвет глаз, словно зимнее небо в ясный день.
Макс поднимает с земли «моссберг» и взвешивает в руке, будто это бейсбольная бита. А потом со всей силы ударяет им о ствол ближайшего дерева, и еще раз, и еще. Кора разлетается в стороны, обнажается желто-белое древесное нутро. Винтовка ломается, приклад трескается.
Гэмбл даже не поднимает голову. Он лежит, вжавшись щекой в сосновые иголки. Один глаз распух и почти не открывается. Рот наполнился кровью, и язык ворочается в ней, словно угорь в реке. Все тело сковала боль, оно превратилось в сплошную саднящую рану. Голову сдавило раскаленным обручем.
Макс швыряет в сторону обломки винтовки и трясет ушибленной рукой, а потом, бросив последний равнодушный взгляд на Патрика, поворачивается и уходит. Остальные трусят следом.
— А что с оленем? — спрашивает один.
— Пусть сгниет здесь.
Долго-долго Патрик лежит на поляне, жалеет себя, заново переживает боль и унижение. Лес внезапно сделался бесцветным. Ближайшая сосна, костлявая и изрытая дуплами, кажется серой.
Американцы бросили его. До ближайшего шоссе миль десять пешком, а оттуда еще, наверное, сорок до Олд-Маунтина. Ладно, хорошо хоть живой. Патрик перекатывается на бок и подтягивает колени к груди. Небось все лицо в синяках. Дышать больно. Внизу в овраге журчит ручей, где-то вдалеке ухает сова.
А потом тишину нарушают другие звуки. Сначала Гэмбл думает, что это кровь стучит у него в висках. Но нет, шаги. И они приближаются. Неужели Американцы решили вернуться и прикончить его? Патрик поднимает голову и прищуривает залитые кровью глаза. Что-то непонятное. По краю оврага шагает женщина в камуфляжной форме. Мириам.
— Ну что, жив? — говорит она, протягивая руку. — Давай поднимайся.
Что-то явно затевается. Дядя ведет Клэр обратно в камеру (а как еще назвать этот закуток, где пол усыпан черным песком?), а мимо по тоннелям туда-сюда снуют люди. Некоторые что-то говорят на ходу в маленькие рации, один несет видеоаппаратуру и связку проводов, другой — промасленную картонную коробку, в которой что-то громыхает. Джереми похлопывает встречных по плечу и говорит: «Час пробил» или «Нужно действовать».