— Хочешь под дулом пистолета заставить меня работать на вашу контору?
Эшли покачала головой:
— Ты уже выполнил задание. В первый же день. Пораскинь-ка мозгами.
Он выполнил задание? Выполнил привычную для себя работу, на чем акцентировала его внимание Эшли? В первый же день он убил трех человек, и только один заслуживал особого внимания. Но почему Паршин? И только теперь он понял все. Американцы даже не построили, а составили операцию из того, что дал им сам Котик. Паршин косвенно его клиент и знает многих людей из его окружения; задание не противоречит его убеждениям, и складывается впечатление, что получил он его от своего куратора. А дальше идет та самая «сакральная» составляющая: разглашается имя убийцы, причастного к серии подобных актов, проводимых военной разведкой России. На деле все оказалось еще проще: Паршин сам нашел Котика… и свою смерть.
— Теперь ты все знаешь, — покивала Эшли, наблюдая, как меняется взгляд Котика. Он жив, он выполнил задание, а значит, его выполнила и она… — Тебе небезопасно находиться здесь. Подвезти тебя в город? На моей машине ехать безопасно.
— Остаться.
— Что?
— Правильно сказать: небезопасно остаться. Ты хочешь остаться?
Котик подошел к Смит и обнял ее за плечи. Она смутилась, не ожидая этого и трактуя его поступок по-своему: Алла изменяла ему, когда он был фактически мертвым, чем он хуже? И ее трактовка была явно сырой.
Она смутилась — хотя не раз и не два представляла себя в объятиях этого сильного парня, каков он в постели.
Он поднял ее на руки и буквально перешагнул через тело Корбут. Толкнув ногой дверь гостевой комнаты, он уложил Эшли на кровать, лег рядом и поцеловал ее в губы.
— Ненормальный, — шепнула она, ведя неравную борьбу с возбуждением. Для нее в эту минуту не существовало ничего, кроме губ, глаз этого парня, его ласковых рук.
Сначала жакет, а потом и юбка Эшли полетели на пол. На Котика смотрели только возбужденные соски; глаза Эшли были закрыты. Она часто облизывала губы, как будто лежала под ярким солнцем и страдала от жажды, и подрагивала всем телом.
Котик сбросил с себя одежду, и Смит приоткрыла глаза. Молодое мускулистое тело, будто скопированное с обложки глянцевого журнала. Она потеряла голову. Под одеждой, по которой сотрудники посольства еще издали узнавали военного атташе, оказалась простая женщина, сраженная наповал мужеством, напором, ласками сильного мужчины. Сейчас он открывал для нее что-то новое. Ее капроновый чулок, который он снимал медленно и осторожно, как старую кожу, боясь повредить новую, петлей стянул ее запястье, другая петля обвила спинку кровати. Второй чулок… Неслыханное наслаждение. Эту хрестоматийную сцену Эшли видела в десятке фильмов, и вот теперь на себе испытала, что значит оказаться в полной власти мужчины. Он мог бы забрать у нее душу, рвущуюся к нему из приоткрытого рта.
Он целовал ее привязанные к кровати руки, шею, грудь, чуть выступающий живот, ощупывал языком ее соски, нежно касался лобка и не торопился проникнуть внутрь. Он был отличным любовником. И если бы она поторопила его жестом, взглядом, прикосновением, он бы откликнулся, как послушный племенной жеребец. Она обвила его спину ногами и крепко прижала к себе, и отпустила; повторила это движение, как давала партнеру импульс. Руками же она могла только пошевелить.
Эшли как будто выдернули за волосы из середины кошмара. Она дернула одной рукой, другой. Хотела было отпихнуть от себя Котика коленом, подобрав под себя ногу, но он избавил ее от этого. Он встал с кровати, отошел к окну и стал одеваться перед ним: сначала плавки, потом брюки, майку. Как порнозвезда, возненавидела его Эшли.
— А ну-ка, развяжи меня, герой!
Котик застегнул ремень на брюках, вынул из чехла сотовый телефон.
— Развяжи меня, подонок!
Эшли попыталась сама зубами развязать узел, но не достала. Этот сукин сын знает свое дело. И порвать капроновый чулок не получится. Голая, она и дальше наплевала на приличия и изящество и попыталась дотянуться до узла пальцами ног, но сама чуть не завязалась в узел. Наконец она бросила извиваться. Еще и потому, что ее привлек голос Котика. Она пропустила имя человека, к которому тот обращался, как ей показалось, по-военному. Ее придавила к кровати фраза:
— По этому адресу вы найдете труп Паршина. Все остальное вам объяснит одна дама. Она дождется вас.
Котик прервал связь и убрал телефон в чехол.
— Ты не можешь поступить со мной вот так. Я обращаюсь к тебе как женщина — не как агент разведки. Не позорь меня, Саша. Дай мне одеться. Потом снова привяжешь меня — ремнями, цепями, мне все равно. Пожалуйста. — Глаза женщины наполнились слезами. — Пожалуйста, не позорь меня.
Саша вынул из шкафа новую простыню, расправил ее и накрыл ею Эшли. Женщина по его глазам поняла, что большего ей от него не добиться. Ну что же, спасибо и на этом. Она действительно поблагодарила его. А когда он перешагнул через порог комнаты, окликнула его:
— Ты бы хоть трахнул меня, что ли.
Котик обернулся и недоуменно пожал плечами:
— А я что, по-твоему, сделал?
Эшли осталась одна — не считая трупа Корбут в гостиной. Ей многое придется объяснить. Как она оказалась здесь, при каких обстоятельствах погибла Корбут. Наконец ей придется ответить по поводу трупа генерала Паршина. Она знала ответы на все вопросы, но все они замыкались на Котике. Любой вопрос был заряжен на продолжение: «Вы знаете Котика?.. При каких обстоятельствах вы познакомились?»
«Вы знаете Карпова?»
«Вы знаете Корбут?»
«Вы приехали на этой машине с посольскими номерами?»
Это конец. Несмотря на протест (я должностное лицо посольства США), это конец.
Она проследила глазами за Котиком (как и когда он вошел?). Он обрезал путы на ее руках, объясняя свой поступок всего одной фразой:
— Ты только делала свою работу, ничего личного. Поторопись — они будут здесь с минуты на минуту.
Он ушел, а Эшли даже не успела его поблагодарить — буквально за то, что он вытащил ее из петли.
«Настоящих тру-эмо в Москве почти не осталось — так, пара группок. Остальные — позеры. Им лишь бы порисоваться, произвести эффект. Правда, по зубам они получают как „правдивые“. Собираются на Чистых прудах, на Театральной — ноют, сопли распускают».
В этом коротком посте многое было правдой.
Чистые пруды. Фонари светят тускло. Фары машин напротив — слепят глаза, вырывают из темноты фигуры перепуганных людей, бросают их тени им под ноги, швыряют на стены.
…Опустившись на колени и закрыв голову руками, Немо молила бога только об одном: не потерять сознание. Иначе ее точно забьют до смерти.
Рядом с Немо корчилась с разбитым лицом Роки. Чуть дальше, за киоском, двое крепких парней жестоко избивали своего сверстника по кличке Плоттер. Вот он уже лишился своей длинной крашеной челки: один из парней, наступив ему ногой на висок, отрезал клок волос остро отточенным ножом. И держал его, торжествуя, как индеец, снявший с врага скальп.