Никогда раньше дорога от офиса до дома не отнимала у него столько сил. Страшно было подумать, что предстоял еще обратный путь. Он обещал дочери вернуться в городскую квартиру и должен выполнить свое обещание во что бы то ни стало…
Еще днем в своем кабинете он понял, что сегодня, после такой болезненной встряски, ему совершенно необходимо увидеться с Настей. Казалось, вся его жизнь зависит от того, увидит он сейчас ее или нет. Обнять, прижаться к ней – этого будет достаточно, чтобы успокоиться и обрести прежнее здоровое состояние духа.
Он вдруг признался себе, что уже не представляет своей жизни без нее. Переведя взгляд, Вячеслав Алексеевич вглядывался в окна второго этажа, пытаясь уловить хотя бы отблеск от экрана телевизора или свет ночника, что-то, указывающее на присутствие Насти в комнате.
«Только увидеть, обнять ее – и тут же поеду назад».
В окне первого этажа на кухне горел свет. Неугомонная Серафима Петровна наверняка варила варенье или закатывала банки с соленьями. Последние два месяца процесс заготовок не останавливался и ночью.
Во многом благодаря ее стараниям их дом стал таким, что где бы он ни был по делам службы, его всегдя тянуло сюда. Стараясь не обращать внимания на пространные рассуждения Серафимы Петровны «о сущности бытия», он отдавал ей должное и был благодарен за то, что наконец обрел настоящий дом.
Одна только мысль отравляла ему жизнь – мысль о том, что в этом доме не нашлось места для дочери. В последнее время он все реже задумывался об этом, потому что у нее, кажется, появилась своя, личная, жизнь.
Вилор появился неожиданно и почему-то в отсутствие Дайнеки. Сначала данный факт натолкнул Вячеслава Алексеевича на мрачные размышления относительно Насти. Но очень скоро все прояснилось, и теперь именно с этим молодым человеком связывались его самые главные отцовские ожидания. Наконец-то все образуется, и он сможет жить спокойно, не вспоминая больше о своей вине.
Вячеслав Алексеевич поднялся со скамейки и зашагал к дому. При виде серого «Опеля», оставленного у самого входа, в его душе беспокойным червячком шевельнулась ревность…
Дверь открыла раскрасневшаяся Серафима Петровна:
– А мы уже забеспокоились! Вроде подъехал, а все нет да нет… Как вы себя чувствуете, Вячеслав Алексеич?
– Здравствуйте, Серафима Петровна. Почему вы об этом спрашиваете?
– С работы звонили. Беспокоились. От них и узнали, что вы в больницу попали. А то бы считали, что в командировке еще… Настена засобиралась в больницу, да ее остановили. Сказали, сбежал и уже на работе. – Серафима Петровна перешла на доверительный шепот. – О-о-очень волновалась девочка наша, плакала. Как же я, говорит, если он вдруг возьмет и…
Вячеслав Алексеевич поморщился, не переставая удивляться ее бестактности:
– Как видите – жив.
– Ну и слава богу!
– Настя дома?
– Спит.
– Добрый вечер, Вячеслав Алексеевич.
Из кухни вышел Вилор.
– Здравствуй, Вилор. Что-то ты припозднился. Как назад поедешь?
– Ждал, думал, Дайнека приедет. Обещала.
– По-моему, соврала. Я ее видел. Похоже, и не собиралась сюда ехать.
– А ты заночуй у нас, – сердобольно забеспокоилась Серафима Петровна. – Я тебе в гостиной постелю. Или, если хочешь, наверху есть свободная комната.
– Нет, спасибо, я в город вернусь.
– Ну, как знаешь…
Вячеслав Алексеевич улыбнулся.
– Людмила приедет завтра.
– Значит, и я с утра сразу сюда.
Вилор попрощался и вышел. Серафима Петровна за ним – запереть ворота.
Вячеслав Алексеевич прошел на кухню, оглядел ряды перевернутых вверх дном банок с огурцами. В большом и желтом, как солнце, латунном тазу остывало малиновое варенье.
Пахло ягодами, а еще чесноком, укропом и перцем. Вдохнув густой аромат, он вдруг подумал: «Хорошо…» И отправился наверх, в спальню.
Осторожно приоткрыв дверь, Вячеслав Алексеевич вошел в комнату и приблизился к кровати. Настя спала, свернувшись калачиком и обхватив руками его подушку. Во сне она выглядела еще моложе. Пижама, усыпанная медвежатами, делала ее похожей на ребенка.
– Славик… – пролепетала Настя и снова уронила голову на подушку.
– Спи, моя девочка… – тихо проговорил Вячеслав Алексеевич и почувствовал, как к нему возвращаются силы. Он должен быть крепким, здоровым, жить долго и сделать все возможное для дочери и для Насти.
Столкнувшись с ним в дверях, Серафима Петровна обеспокоенно всполошилась:
– Куда? Не отдохнул! Не поел!
– Мне нужно ехать в город, – ответил ей Вячеслав Алексеевич. – Завтра вернусь. – И зашагал в сторону гаража.
Было одиннадцать часов утра, когда, открыв дверь, отец заглянул в ее комнату. Дайнека уже проснулась.
– Я не сплю, заходи, папа.
Он вошел и присел на край кровати.
– Я ждала тебя вчера. Где ты был?
– Мне нужно было съездить в одно место. – Он явно недоговаривал. – Вернулся поздно ночью, ты спала, и я не стал тебя беспокоить.
Дайнека поняла, что отец ездил на дачу, но сделала вид, будто не догадалась.
– Я хотел серьезно поговорить с тобой, – начал он, с трудом подбирая нужные слова. – Мне не нравится, что ты остаешься здесь одна. С тобой происходят какие-то странные вещи. После того, что случилось с Ниной, я ни минуты не бываю спокоен.
Отец серьезно взглянул на дочь.
– Короче, я настаиваю, чтобы ты бросила эту свою работу и пожила на даче. У тебя все же каникулы.
Дайнеке стало жаль отца. Она была уверена в том, что все утро, пока она спала, он мучился, пытаясь найти верные аргументы.
Она погладила его по руке:
– Я поеду, папа. Если ты хочешь, я поеду…
Спустя два часа, когда во дворе они укладывали вещи в машину отца, к Дайнеке подошла Розовая Роза. За ней непривычно скромно и тихо стояла Юлечка. Это было так странно, что Дайнека с тревогой спросила:
– Что-нибудь случилось?
– Все хорошо, – поторопилась успокоить ее Роза.
Хитрая мордашка девочки высунулась из-под руки матери.
– У меня очень большая просьба, – издалека начала Роза. – Мы с Юлечкой увидели, что вы уезжаете…
– Всего лишь на дачу, – внесла ясность Дайнека.
– Так вот, мы просим оставить нам Тишотку.
Юлечка снова выглянула и жалобным голосом пропищала:
– Хоть на денечек…
Дайнека посмотрела на пса. Тот замахал хвостом.