А посему мне уже тогда следовало бы насторожиться.
Ведь стоит только расслабиться — как судьба наносит свой новый удар… Она, судьба, без этого не может. Ее хлебом не корми — дай только человеку подгадить! Особенно — если вдруг человек этот почувствует себя абсолютно счастливым.
Софья
Никогда не понимала Элечку: ну КАК можно согласиться на близость с человеком, которого знаешь только ПЯТЬ ДНЕЙ?! Нет, я ее не осуждала, она слишком хороший человек, редкостно хороший, и вдобавок она настолько обаятельна, что ее невозможно осуждать за что бы то ни было, а тем более — за то, что касается только ее… Но я ее не понимала в этом! Равно как и не понимала совсем, как можно подать заявление в загс, будучи знакомыми всего-то три-четыре месяца? Впрочем, подобные ситуации удивляли меня не только в жизни, но и в книгах, в кино. Ну разве можно пережить страсть, пресыщение, охлаждение — всего-то за «девять с половиной недель»?! Хотя, конечно, бывают истории, как у Ромео и Джульетты, например, когда все-все — встречу, любовь, признание, супружество, разлуку, смерть — вместили в себя три дня! Но такое, наверное, может случиться только в юности. Только в Вероне. Только в трагедии у Шекспира. А на самом деле — не бывает вовсе.
Вот так я и себя не понимаю: КАК я могла отдаться Косте, будучи знакомой с ним всего три недели и два дня?!
Конечно, за эти три недели произошло много всего и подружились мы с ним так, как, наверное, я никогда еще ни с кем не дружила, даже с Анютой, даже с Элечкой…
У нас не так много времени было друг для друга, но это время было предельно насыщенно. И потом — у Кости удивительный талант исповедника: он вытаскивал из меня такое, в чем я никогда никому вслух не признавалась, иной раз даже себе не признавалась… И, отдав ему самые дорогие свои тайны, я все больше проникалась к нему теплым чувством. Хотя это, наверное, естественно. Мы больше любим тех, кому отдаем, нежели тех, от кого принимаем. Когда я думаю: как же так, за такое короткое время этот совершенно чужой мне, слишком для меня блестящий и знаменитый, слишком для меня эмоциональный и импульсивный человек — и вдруг стал самым близким? Когда я так думаю… Я почему-то не удивляюсь. Наверное, бывает и такая стремительная дружба. Когда люди, сами того не подозревая, совпадут мгновенно, как две половинки разрезанной картинки. Мне не хватало всего, что есть в нем. А ему… Не знаю, но, возможно, я тоже даю ему что-то, что ему необходимо. Но все это никак не объясняет того ужасающе-позорного факта, что я отдалась ему, будучи знакомой всего-то три недели и два дня! К тому же не просто отдалась, а практически была инициатором случившегося… Я сама его за руку привела в свою квартиру и к своей постели! Ужас.
Объяснить и оправдать это можно только тем, что я была несколько не в себе после похищения Леши и всех троих его подопечных, после той сцены, которая разыгралась у Рославлевых… Я была переполнена эмоциями. Они просто хлестали через край — небывалое для меня дело! И вот эмоции заглушили голос разума.
Конечно, кому-то — а именно Элечке! — это все покажется ужасно смешно: в двадцать семь лет — такие терзания! Да ей моя двадцатисемилетняя непорочность казалась патологией. И в глубине души я понимала, что она права. А я — закомплексованная дура.
Но вместе с тем мне всегда хотелось, чтобы ВСЕ ЭТО произошло по любви. Пусть даже не будет освящено браком — какое уж в наше время освящение, в наше время небеременных невест не бывает! — но все-таки, чтобы по любви, а не просто так, из любопытства… Да и какое может быть любопытство у врача? Все мое любопытство было удовлетворено еще в медицинском училище. А то и раньше, когда я учебники читала.
В конце концов, меня Дедушка воспитывал… И ТАК воспитал. И не могла я — без любви. Противно было.
Но тогда, получается, я люблю Костю Шереметьева?!
Нет. Я не люблю его. Я с ним дружу. Мне с ним приятно и интересно. И близость с ним была не противной, а… Так себе. Как и положено в первый раз.
Но если я не люблю его, то как же меня угораздило?! Значит, я вовсе не нравственная, каковой считал меня Дедушка, а самая что ни на есть порочная? И вдобавок — ханжа? Вот при каких обстоятельствах иной раз можно узнать о себе правду. Ужасную правду!
Я терзалась всеми этими сомнениями несколько дней. Старалась общаться с Костей — как будто ничего не произошло. Но из этого ничего не получилось. И я знала, что ничего не получится, знала с первого же дня, потому что в первый же день после той нашей ночи, возвращаясь с работы, я купила в аптеке упаковку противозачаточных таблеток, а в магазине дорогого женского белья — дорогое женское белье, шелковое и сплошь в кружевах! Я даже подумывала, не купить ли мне какие-нибудь шикарные духи с чувственным ароматом. Но потом решила отказаться от этой мысли: многие больные не переносят запах духов, а менять профессию в связи со своим грехопадением я не собиралась. Обойдусь дезодорантом.
Вот ведь что самое плачевное — я точно знала, что буду с ним встречаться снова и снова, даже когда его мама уже не будет нуждаться в моих услугах сиделки. Я буду встречаться с ним и буду его любовницей. Пока наши отношения не изживут себя.
Мне очень хотелось себя презирать… Но почему-то не получалось.
И мне казалось: Дедушка не осуждает меня оттуда, где он теперь. Он там теперь надо мной смеется. И мне осталось только улыбнуться ему в ответ.
Костин сосед по-прежнему выходил из квартиры одновременно со мной — причем я возвращалась домой в разное время, и «простым совпадением» наши встречи у лифта мне уже не казались! Но если он со мной и заговаривал, то только о всяких пустяках. И никак не выражал особого ко мне расположения.
Отчего-то теперь мне стало еще труднее выдерживать его взгляд. Мне было стыдно. Словно я его предала, когда стала любовницей Кости. Странное, бредовое, рационально необъяснимое чувство — ведь мы и знакомы-то не были! Во всяком случае, я не знала ни имени его, ни — кем он работает, ни даже женат ли он… И все равно: каждый раз у меня появлялось это чувство. Словно было между нами ЧТО-ТО и это ЧТО-ТО началось гораздо раньше, чем наша с Костей взаимная симпатия.
Впрочем, «есть много в этом мире, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам». И много есть рационально необъяснимого. Например, когда мы увозили Лешку с Гулей и малышами с той улицы, я так переволновалась, что мне, по-видимому, сделалось дурно. Во всяком случае, я абсолютно не помню подробностей того, как мы их нашли, увидели, как сажали в машину… Словно ластиком по мозгам прошлись. Напоминает последствия тяжелого шока. Но откуда же шок? Неужели из-за того, что я воочию увидела человека, которого считала умершим? Но ведь к тому моменту я уже точно знала, что он — жив! К тому же я всегда отличалась хладнокровием и спокойствием! И была уверена, что после смерти Дедушки уже ничего на свете не испугаюсь. И действительно, как показали дальнейшие события, Дедушка мог бы мной гордиться, я не теряла присутствия духа даже в самых сложных ситуациях! Так что моя реакция на встречу с Лешей остается совершенно необъяснимой.