Еще долго он ходил мрачным, хмурился, кусал губы и не желал ни с кем разговаривать, но, в конце концов, когда из комнаты раздался Гришкин победный клич и жалобное рычание очередного поверженного монстра, Гошка не выдержал и побежал сначала просто посмотреть, а потом и присоединился к игре.
Мы с Гулей вздохнули облегченно и отправились на кухню. Гуля — готовить обед, а я развлекать ее разговорами. Элечка работала сегодня с утра и потому убежала из Дома сразу же после того, как уехали Зоя и Вика. Когда исчез таинственный ГОСТЬ, никто и не заметил…
Софья
О несчастье у Рославлевых я узнала на следующий вечер.
Впрочем, беда не приходит одна, беды всегда много, и сначала я узнала не о той трагедии, которая разыгралась в милой квартирке стариков, а о болезни маленькой Вики. Прежде всего был утренний звонок от Элечки. Вика потеряла сознание, и они не могли привести ее в себя минут двадцать… Элька страшно перепугалась. Готова была уже плюнуть на всю конспирацию и вызывать «скорую», но девочка пришла в сознание и принялась хныкать. И подруга моя решила ограничиться тем, что вызвала Зою. Все-таки Зоя — педиатр. А у Элечки — сын. И неизвестно, чем эта малышка могла заразиться — и чем заразить Гришеньку! Осмотрев Вику, Зоя сказала, что ничем инфекционным девочка не больна и что все это напоминает последствия длительного отравления организма медикаментами. И увезла Вику с собой, заявив, что найдет способ поместить ее на обследование в Морозовскую больницу безо всяких документов: у нее там работала подруга. У Гоши случилась истерика, он был уверен, что сестру сдадут в приют. Пришлось Лешке силой его удерживать, чтобы он не бежал за Зоей, уносившей его сестренку.
По мрачному тону Элечки я поняла, что прогноз относительно Вики не очень-то благоприятный и что сказать об этом вслух ей мешает присутствие Гоши.
Выслушав Элечку, день я провела в печали… А вечером печаль сменилась кошмаром.
Хорошо еще, я была дома. Стирала. Если бы я поехала к Косте — Анюта не смогла бы меня разыскать и неизвестно, что бы с ней, бедненькой, было. Но, придя с работы и обнаружив дома весь этот кошмар, она прежде всего позвонила не в «скорую помощь» и не в милицию: она позвонила мне. Так уж было заведено у нас с детства: она всегда и во всем могла положиться на меня, а я по первому зову бежала на помощь к девочке, чьи родители погибли в Афганистане…
— Соня, они убили дедушку. Они его мучили и убили. Он умер, Соня. И он весь изранен. Бабушка еще жива. Но она умирает. Я вижу. Она умирает, — совершенно неживым голосом бормотала в трубку Анюта.
Я просто онемела. Я не знала, верить ли тому, что я слышу. Кто такие «они» — у меня вопросов не возникало. Это и так ясно. Но как «они» могли совершить такое… Тем более — если Лешки и Гули все равно там не было…
— Что мне делать, Соня? Что делать? Если я позвоню в «скорую», они вызовут сюда милицию! Меня допросят! И мне придется сказать все про Лешу! А Леша говорил, что вся милиция куплена! И тогда они найдут его!
Господи, каких трудов мне стоило убедить Анюту в том, что совершенно не обязательно рассказывать милиции про Лешку… Она такая законопослушная! И такая… Нет, я не скажу — глупая. Это неправда. Она не глупая.
Просто она — слишком женщина. Она не создана для таких испытаний. Ей бы детей рожать, дом вести и на мир смотреть из-за могучего мужниного плеча. И никаких решений не принимать самостоятельно…
Я уговаривала Анюту солгать милиционерам, будто она не знает, кто мог сотворить такое с ее родными стариками. А сама смотрела на секундную стрелку часов: каждая секунда могла стоить жизни Анне Сергеевне! Но Анюту необходимо было подготовить к встрече со слугами закона.
— Если тебя спросят, кого ты подозреваешь, скажи, что — никого, что врагов у вас не было, что, может быть, — воры…
— У нас нечего брать!
— Дедовы ордена. К тому же преступники могли и не знать, что у вас нечего брать. Все, теперь я повешу трубку и поеду к тебе. А ты вызовешь «скорую» и милицию. Я уже еду. Держись.
Я схватила сумку, накинула плащ и выбежала из квартиры, даже не переодевшись, как была: в старых джинсах и старой рубахе.
И приехала одновременно со «скорой».
Милиция была уже на месте. Рыдающая Анюта давала показания. Вернее, пыталась давать показания, что у нее не очень-то получалось, — она все время икала и захлебывалась слезами. Но для нашей конспирации так было даже лучше…
Я еле прорвалась в квартиру. Если бы не Анюта — меня бы вообще не пустили. Но она простерла ко мне руки и поспешила спрятать заплаканное личико у меня на груди. Так мы стояли, обнявшись, а мимо нас врачи «скорой» пронесли на носилках Анну Сергеевну.
— Куда ее? — успела спросить я.
— В Склиф, — буркнул санитар.
— А что с ней? — крикнула я вслед.
— Не знаем еще. Но похоже на инфаркт.
В моем присутствии Анюта немного успокоилась. И сумела пролепетать на вопросы вежливого молодого милиционера все то, что я велела ей сказать: мол, не знает, кто мог так жестоко расправиться со стариками, врагов у них не было, ценностей тоже, кроме орденов деда… Пропало ли что, она сказать не смогла. И пойти в комнату, где лежал ее дед, тоже не смогла. От одной этой мысли ей становилось дурно. И милиционеры сжалились над ней, не стали принуждать.
Стас Лещенко явился, когда милиционеры уже готовились выносить из квартиры тело Матвея Николаевича.
Он ворвался в комнату с искаженным яростью лицом, буквально выхватил Анюту из моих объятий — и прижал к себе. Он что-то шептал беззвучно, одними губами… И Анюта снова разрыдалась, но теперь — с облегчением, словно ребенок, которого сначала наказали, а потом — простили.
Я смотрела на них с удивлением: я и не знала, что бывший Лешкин командир все еще ходит к Анюте! Мы с Элечкой искренне сожалели, что у Анюты со Стасом не сложилось… Но были уверены обе: Стас отчаялся добиться ее расположения и исчез. А они, получается, все это время общались? И Анюта скрывала это от меня? И Стасу она тоже позвонила, когда случилось несчастье? Не только мне, всегда являвшейся для нее незаменимой помощницей во всех жизненных проблемах, но и ему? Я почувствовала какую-то глупую ревность, смешанную с радостью за Анюту…
И в этот момент мимо нас пронесли на носилках тело Матвея Николаевича.
Хорошо, что Анюта не видела: она стояла, уткнувшись лицом в широкую грудь Стаса!
Впрочем, она же нашла мертвого деда и бесчувственную бабушку, когда вернулась с работы…
Значит, она видела, видела все…
Бедная моя девочка!
Меня всегда считали сильной и хладнокровной, но мне сделалось нехорошо при виде пятен крови, пропитавшей байковое одеяло, которым было накрыто тело… При виде руки Матвея Николаевича, свисавшей с носилок… Ему вырвали ногти и раздробили пальцы.