— Леш… — Гуля на цыпочках подошла к кровати, склонилась надо мной. — Может, чаю?
Так! Все! Успокойся, разожми зубы, открой глаза и улыбнись — черт бы тебя побрал, пусть она думает, что ты в порядке!
— Давай… Только без сахара! И крепкого!
— Хорошо!
Гуля, радостная, побежала на кухню.
Вот и хорошо… Если Стас ушел на работу, значит, вернется только завтра утром. Надо будет поговорить с ним, что-то придумать, потому что оставаться нельзя и у него. Они найдут. Точно знаю, что найдут.
Я сидел на кровати, пил чай, жевал бутерброд и думал о том, в какое же дерьмо я влез и сколько затащил в него народу. Дед. Бабушка. Анька. Софья. Элька с Гришей. Зоя. Стас. Гошка. Гуля.
Достаточно? Вполне!
И самое ужасное в том, что я даже примерно не представляю, как их выпутать из всего этого. Сдаться врагу? А поможет ли?
Оказалось, что Стас все обдумал, решил за меня и — вместо меня — осуществил.
Как и ожидалось, он пришел домой утром следующего дня, довольный и гордый. Уединился со мной в комнате и заявил, что больше никто и никогда не будет меня беспокоить, что все преграды сметены, враги уничтожены, справедливость восстановлена и мой дед — отомщен.
— У них ни охраны толком, ни сигнализации, — шепотом рассказывал он. — Я вошел, как к себе домой. Они спали. Один пацан только высунулся. Да и то — может, не по мою душу, а так… Пописать вышел. Остальных совсем тепленькими я взял. В кроватках. Лешка… Они ни золото, ни наркоту даже и не прячут! Пакеты с героином разложены на кухонном столе, как фасовали перед сном, так и бросили! Они же ничего и никого не боялись! Хозяевами себя считали.
Стас скрипнул зубами.
— Не знаю, Лешка, прав я был, не прав… Но эта баба толстая с золотыми зубищами… Эти волчата… Мне их не жаль было, и угрызений никаких я не испытывал и не испытываю… Квартира грязнющая, вонючая, сами все грязные, дрыхнут вповалку и — техника крутейшая, золото… впрочем, это я уже говорил…
— Стас, тебя найдут…
— Кто? — Стас усмехнулся. — Никто меня никогда не найдет, я тебя уверяю! Меня никто не видел, и свидетелей не осталось. Отвечать буду только перед Богом… А это, надеюсь, еще не скоро… И знаешь, не страшно мне будет перед ним отвечать!
— Вместе будем отвечать, — сказал я мрачно.
— Ну что ты, Леха, как в школе… Он-то, наверное, сам знает, кто в чем виноват, и без нас разберется, кому нимб, а кого жопой на сковородку…
— Я где-то слышал, что грех можно взять на себя… за другого… если его и не совершал. Тем более что я должен был туда идти, а не ты…
— А знаешь ли ты, Леха!.. — Стас посмотрел на меня серьезно и проникновенно. Его глаза светились, и в них действительно не было ни раскаяния, ни сожаления, ни страха. — Мне после этой ночи легче стало! Ехал я утром домой и думал — может быть, и не зря, черт побери, я тогда один живой остался, не погиб с мальчишками, за которых я должен был головой отвечать, которых должен был домой вернуть живыми, как матерям их обещал! Которых я вернул — в железных ящиках! Мертвыми! Всех! Я, командир, выжил, а они!..
— Стас…
Он не слышал меня.
— Вот за это я готов — чем угодно на сковородку! Виноват. Каюсь, казните! А за тварей тех в человеческом обличье, которые родились на свет только для того, чтобы гадить!.. Извиняйте, я себя виноватым не считаю!
— Стас, послушай меня… Ты можешь послать меня к черту и будешь, наверное, прав, но, согласись, я знаю о них больше, чем ты…
— Ну-ну.
— Еще в Чечне, когда в подвале сидел, я понял, какие мы все идиоты — и мы, и генералы наши. Мы всех по себе меряем, кто хороший, а кто плохой, — со своей точки зрения, со своей морали, а они — ПРОСТО ДРУГИЕ, командир. Что чеченцы, что цыгане — они для нас как инопланетяне, у них законы другие и другие понятия о добре и зле.
— Ну и что, прикажешь их теперь любить и позволять над нами издеваться?!
— Мы с ними ничего сделать не сможем. Надо либо оставить их в покое, либо уничтожить весь народ, резать всех до последнего младенца.
— Ну это еще Сталин понял… и Гитлер… — буркнул Стас.
— Ну и чего они добились?
— Ну ладно, Леша, о чеченцах уже говорено и переговорено, оставлять их в покое или забрасывать бомбами… На языке уже навязло, честное слово… Ну а цыгане? Это не мы к ним пришли — они к нам. Они фасуют на кухне героин — для нас, не для себя! Они из русских солдат рабов делают!
— Стас, ты вот в милицию для чего шел?
— А иди ты на фиг! Давай теперь валить все на государство и чиновников продажных! И плакать от собственного бессилия!.. Не знаю, как ты, а я уже наплакался — вот!
Стас чиркнул ребром ладони по горлу и добавил:
— Если некому нас защищать — будем защищаться сами. На то мы и мужики, и, черт возьми, солдаты…
— Спасибо, Стас…
Мы обернулись — в дверях стояла Гуля.
Неужели слышала все?!
Гуля смотрела на меня, как мне показалось, осуждающе, а глаза у нее сияли, как и у Стаса, — священным гневом. Прямо-таки, джихад какой-то, черт возьми…
— Не мы на них первыми напали! — железным голосом сказала Гуля.
Дорогие мои, так я ведь их и не защищаю, и не оправдываю! С чего вы взяли?!
Я только не верю в то, что все кончилось и теперь мы будем жить долго и счастливо. Ну не верю!
Юраш
Кривой милостиво позволил мне устроить себе каникулы, разрешил выздоравливать, поправляться, наслаждаться жизнью, но я едва не помер от скуки еще в больнице, поэтому валяться дома, пялиться в телевизор и выслушивать Инночкины словоизлияния про разных хороших писателей не было никакого желания.
Я явился к нему домой дня через три после возвращения, когда ощутил в себе силы выйти из дома, сесть в машину и крутить баранку. На самом деле — едва доехал, два раза у обочины останавливался, потому как в глазах темнело так, что дороги видно не было.
И не поперся бы я к боссу в таком прискорбном состоянии, но ничего другого не оставалось, еще одну поездку через весь город я бы точно не пережил, поэтому, стиснув зубы, я выбрался из машины и поволокся к подъезду.
В лифт я вошел с какой-то бабой, вроде бы она даже нажала на кнопку нужного мне этажа. Интересно… к актеру, что ли? Судя по суперкрутому прикиду — не иначе как горничные наниматься.
— Что с вами? Вы плохо себя чувствуете?
Это она кому? Мне, что ли?
— Вам помочь?
Еще не хватало.
— Спасибо, как-нибудь сам.
Мы вместе вышли из лифта, телка пропустила меня вперед и проследила, как я дошел до двери.
Только я хотел позвонить — хоп, и дверь отворилась сама.