Конвой, состоящий из крытого грузовика и автобуса, медленно, словно крадучись, проехал по центральной аллее выставки и, миновав входную колоннаду, выбрался на проспект Мира. Площадь у входа на ВДНХ была превращена в свалку. Кучи мусора, неизвестно кем и когда привезенные сюда, воняли так, что запах пробивался даже в закрытый автобус. Водители, для того чтобы проскочить неприятное место, газанули, но вырваться прямо на проспект Мира не удалось. Шофер грузовика, видимо бывалый сталкер, не поехал по дороге, а, прежде чем выехать на Останкинский проезд, с которого легко попасть на проспект, долго петлял по аллеям сквера возле памятника покорителям космоса. Покружив, машины выехали на проспект Мира и неспешно двинулись в сторону третьего кольца.
И Байкалова, и Журавлева поразил не вид погибающего города – пустые дома, провалившиеся витрины, неизвестно кем сваленные на проспекте то там, то здесь скульптуры Церетели, ярко-синий плющ, расползшийся по стенам когда-то жилых домов. Все это выглядело ужасно. Но самое сильное впечатление производило полное отсутствие движения на улицах. Дорога, где совсем недавно и Жур, и Бай часами торчали в апокалипсических пробках, сейчас была пустынна и вообще мало походила на автостраду. Даже странные, призрачные создания, живущие в новой Зоне, казалось, боялись на нее выходить, а жались по краям, уныло бредя по своим немыслимым делам. Один раз Байкалов заметил, что справа из арки одного из домов, примыкающих к проспекту, показалась фигура человека. Но короткая автоматная очередь с грузовика если и не уничтожила неизвестного, то по крайней мере заставила потерять всякий интерес к машинам.
На пересечении с третьим кольцом водитель повел себя странно. Шофер долго петлял, иногда зачем-то останавливался на перекрестках и все никак не мог заехать на полотно кольцевой дороги, хотя до него было рукой подать.
– А тут можно только по правилам! И ждать надо обязательно, пока остальные перекресток проедут. – Водитель понял, что его пассажиры, по крайней мере двое, озадачены таким странным его вождением. – Тут до меня один поехал не по знакам и не по разметке, так все… Черный Гаишник его и накрыл.
– Черный Гаишник? – удивленно переспросил Журавлев, еле успев остановить от вопроса Байкалова.
– Не поминайте не к месту. А то потом будете полосатые палочки вынимать, не скажу откуда, – сердито сказал шофер и отвернулся, показывая, что разговор окончен.
Скоро с полотна третьего кольца показались башни Москва-Сити. Журавлев выразительно глянул на Байкалова, нужно было выбрать место и время, чтоб покинуть автобус. Удобный случай представился, когда машины уже подъезжали к Империя-Тауэр и едущий впереди грузовик завернул за угол длинного забора, огораживающего Конгресс-холл.
– О, тормозни, нам лучше здесь! – вовремя среагировал Журавлев.
Водитель, ничего не говоря, остановился, открыл двери и сказал:
– Ну, давай, бывай!
– Ага, свидимся, – ответил Журавлев, спускаясь по ступенькам.
Байкалов даже пожал руку водителю и послал воздушный поцелуй Тони. Дизайнер неожиданно покраснел.
Далеко на Рублевке
По утрам Екатерина Алтуфьева долго валялась в постели. Не хотелось вставать, чтобы в очередной раз увидеть в зеркале постаревшее лицо, кожу, которая стала дряблой, и худое бесформенное тело. От худобы певица страдала всю жизнь, а теперь на все махнула рукой. Пиар-менеджер, стилисты, умелый фотограф с фотошопом – все они старались, чтобы люди по ту сторону стен замка, в котором она жила, были уверены в ее неотразимости и вечной молодости. На самом деле не только ее образ, размноженный глянцевыми журналами, телевидением и интернетом, был приукрашен. Ее голос, прекрасный в прошлом, уже давно требовал электронных костылей, чтобы удержаться на коммерческом уровне. Даже имя, красивое и запоминающееся имя, было ненастоящим. По паспорту она была Лариса Лымарь, что никак не годилось для сцены, и сейчас она сама его уже почти забыла.
Все, что окружало Екатерину, было ненастоящим, дешевым новоделом. Этот замок, который построили год назад, не имел никакого отношения к готике и старине. Обычное современное китч-сооружение. Этот муж, которого она видела только в интернете, на сорок лет ее моложе, да еще и бесталанный. Даже щенков ее любимая собака, йоркшир Тося, не смогла родить, и пришлось прибегнуть к услугам суррогатной суки. Тосе Алтуфьева не могла ни в чем отказать. Это было единственное существо на свете, которое певица любила искренне, и собака отвечала ей взаимностью.
Но вставать все равно пришлось. Прикрывшись прозрачным пеньюаром, отороченным белым песцом, с Тосей в руках, Екатерина, осторожно ступая по крутым ступенькам слабыми ногами в розовых тапочках, спустилась в гостиную. Зная утреннюю мизантропию хозяйки, прислуга пряталась по дальним углам, однако всегда готовая прибежать по первому зову. А хозяйка первым делом посадила Тосю в корзину к щенкам, чтобы они привыкали друг к другу, и, старчески шаркая тапками, отправилась в ванную, которая, певица не сомневалась, в это время уже наполнена горячим нарзаном. Гримерша и стилист стояли под дверью ванной, ожидая своей очереди.
Примерно через час, изрядно помолодев, изменившись до привычной узнаваемости, Екатерина вышла из ванной, которая обычно служила и домашней гримерной для утреннего макияжа. Первая чашка кофе была выпита еще во время приема ванны, и теперь певице предстоял легкий завтрак. Проклиная диетологов, Екатерина выпила бокал коктейля из свежевыжатых фруктов с имбирем и съела с отвращением тарелку диетического творога, запивая лечебным чаем. Удовлетворенный врач, требовавший строгого соблюдения диеты, удалился. Теперь можно было спокойно съесть гамбургер.
После завтрака успокоенная и подобревшая певица отправилась в свой кабинет. Настало время приема посетителей. Конечно, для обычного артиста эстрады это было необычное занятие. Но Алтуфьева уже давно отошла от регулярных выступлений и основную деятельность перенесла в сферу продюсирования. Сегодня как раз был день прослушивания молодых талантов, тщательно отобранных ее командой. Кто-то из умных знакомых говорил, что это у нее не просто желание заработать деньги или поддержать свое реноме. Это отголоски страсти, с которой Екатерине было очень сложно бороться.
Лудомания всю жизнь для певицы была серьезной проблемой. При виде карточной колоды, «однорукого бандита» или рулетки у Екатерины начиналось томление в груди и ладони становились влажными. Несколько раз в поездках по Штатам она спускала просто баснословные суммы, а в России охрана всех игорных домов была предупреждена, что впускать певицу, теряющую разум от азартных игр, строжайше запрещено. Вот и оттягивалась Алтуфьева на продюсировании, делая ставки на молодых артистов. Надо сказать, в финансовом смысле здесь ей везло больше, и, как правило, от этого рода деятельности ее состояние преумножалось. Также росли слава и почет, что было для Екатерины тоже немаловажно.
Кабинет у певицы был особый, несший на себе отпечаток ее рода деятельности. Кроме роскошного кабинета резного дуба, была еще студия, отгороженная звуконепроницаемым стеклом. Екатерина принимала посетителей за гигантским столом. По преданию, этот стол был сделан из досок, раньше служивших полом на сцене Большого театра. Сама дива на этот вопрос отвечала уклончиво, говоря, что ее стол слышал лучшие голоса мира.