– А если мы не хотим в Петербург? – голос Каина гневно задрожал, а на глазах вновь выступили слезы. – Папа наказал тебе заботиться о нас, а не скитаться из города в город!
– Зачем нам в Петербург? – жалобно спросил Адам.
– Зачем сейчас? В ночь? – вскричал Каин. – Ты слышишь? Слышишь? – маленький негодяй передразнил кузину. – Ты понимаешь, что там творится?
– Мы устали, Магдалина, – Адам присел на край кровати. – Нам пора спать… сколько сейчас часов?
– Я видела… – Магдалина запнулась, проглотила болезненный ком. – Я видела «Тион». Тяжелый дирижабль Южной гильдии. Капитан Ронсевальский… Роланд Ронсевальский, – она почти с мольбой вглядывалась в лица мальчишек, – вы наверняка его помните… «Тион» улетел на север, мы должны последовать за ним.
Каин утер рукавом слезы, шмыгнул носом и сказал твердо:
– Мы не хотим гоняться за твоим женихом по всей России. Мы хотим домой.
Магдалина обхватила руками плечи, подошла к окну. Толпа постепенно редела, свет масляных ламп и факелов выхватывал сутулые силуэты. Все были испуганы и подавлены, каждый ощущал себя не в своей тарелке и время от времени поглядывал на небо: не падет ли с зенита крылатая тень. Казалось бы, жители большого города, где телеграф, электрика и пневмопочта, где дома до неба, где под землей прокладывают железную дорогу… А потом что-то происходит, что-то стремительное и ужасное, и все в одночасье превращаются в пещерных людей – испуганных, крикливых и бестолковых.
– Я попрошу портье найти нам извозчика, – сказала она, глядя на площадь. – Люди расходятся, нам же нельзя терять времени.
– Ты сошла с ума, – холодно произнес Каин.
– Может быть, – не стала отрицать Магдалина. – Простите.
– Ты нас погубишь.
– Простите…
Извозчик, видом похожий на студента, выбравшегося на приработки, едва прослышал, что ехать предстоит в Шереметьево, потребовал такую сумму, причем вперед, что Магдалина оторопела.
– Ты ведь не на дирижабле нас повезешь! – возмутилась она, глядя на фаэтон, борта которого были испачканы жирной сажей.
– Всем нужно в воздушный порт, и вам нужно в воздушный порт, – резонно заметил извозчик. – Всем не сидится ночью дома, и вам не сидится.
В воздухе стоял тяжелый запах гари. Пожары больше не полыхали – по крайней мере, с Манежной их свет был не виден, – но трезвон колоколов не прекращался. Неподалеку гремели ружейные выстрелы, и, точно перекликаясь с ними, бесперечь квакали клаксоны паромобилей.
– Идти своим ходом – дороже выйдет, – извозчик принялся осматривать сбрую лошади. – Запах крови будоражит людей и нелюдей. Все равно что воду баламутить. Вся муть и грязь – на улицах. А у вас дети и два чемодана. Последнее слово я сказал, решать вам. Да – значит да. Нет – значит я по центру покручусь: и выгоднее, и безопаснее.
Магдалина оглянулась, посмотрела на швейцара, застывшего у входа в гостиницу. Тот с отрешенным видом глядел перед собой. Никто не озаботится, чтобы найти более сговорчивого ямщика.
Каин и Адам стояли с хмурым видом возле швейцара. Магдалина купила братьям одинаковые теплые вещи: серые пальто, толстые брюки, добротные сапоги. На головах младших Эльвенов сидели фуражки, покрытые сверху шерстяными башлыками.
Двери гостиницы распахнулись. На крыльцо вышел смуглый и широкоплечий бородач в шубе нараспашку. Под шубой темнел фрак, на ногах сверкали оскорбительно безупречные и торжественные для нынешней ночи туфли.
Бородач остановил взор на несговорчивом извозчике. В черных глазах зажглись благодушные огоньки.
– В Шереметьево! – распорядился он, обходя Магдалину.
Следом за бородачом на крыльцо вышла миниатюрная женщина в меховой пелерине поверх суконного платья. Она с тревогой огляделась, чуть задержав взгляд на младших Эльвенах, затем заторопилась за человеком в шубе.
Коридорный выкатил на крыльцо тележку с чемоданами, принадлежащими этой паре. Среди поклажи выделялся громоздкий кофр для арфы.
– Простите, но этот экипаж уже занят! – запротестовала Магдалина.
– Что, простите? – бородач нехотя повернулся к Магдалине. Скользнул скептичным взглядом по ее испачканному платью и видавшей виды шали. Впрочем, без надменности, потому что бессребреники в «Гранд-отеле» не останавливались. Поглядел скорее как на досадное препятствие в осуществлении собственных планов. А планы эти были более чем очевидны: поскорее убраться из города вместе со своей спутницей, с чемоданами и арфой. – Как вы сказали?
– Экипаж занят, – повторила Магдалина, досадуя про себя, что ее похожий на шорох песка голос безнадежно теряется на фоне шума взволнованного города.
– Я плохо понимаю по-русски, извините, – бородач хотел было отвернуться к извозчику, но его взяла под руку женщина в пелерине.
– Это ваши дети? – спросила она у Магдалины.
Каин и Адам подошли к Магдалине и встали у нее за спиной.
– Мои младшие братья, – ответила Магдалина.
– Едемте вместе, разделим стоимость пополам, – предложила женщина. – Меня зовут Мария, а моего супруга – Хосе Анхель Верон. Вы наверняка наслышаны о нем. Он исполняет партию Ремендадо в «Кармен».
– Дорогая, лишние слова сейчас неуместны. – Верон помог жене забраться в фаэтон, повернулся к Магдалине: – Садитесь скорее, я рассчитывал вылететь в Петербург вечером следующего дня, но, полагаю, в воздушном порту могут возникнуть трудности. Поэтому лучше приехать туда заранее…
Магдалина внутренне содрогнулась, припомнив заполненный беженцами и авантюристами воздушный порт Мемфиса. Только бы в Шереметьеве обошлось без столпотворения!
– Мы тоже направляемся в Петербург. – Едва она это произнесла, как Адам снова пустился в слезы. – Братцы, вперед в экипаж!
Младшие Эльвены покорно уселись напротив Марии.
– Арфу мне в руки! – приказала госпожа Верон коридорному: тот собирался пристроить кофр в багажное отделение вместе с чемоданами.
Магдалина устроилась между кузенами, бородач притиснулся к жене, ямщик торопливо запихал еще неотработанный гонорар в карман и взобрался на козлы.
– Какая долгая ночь, – сказал Верон, когда экипаж тронулся.
Магдалина прижала к себе Адама. Неожиданно ярко вспомнился тот вечер, когда она впервые увидела Мукеша. Они пили кофе в кабинете Матвея Эльвена, и дядя был не рад компании городского советника. Бедный Матвей! Знал бы он, что ждет их в будущем. «Лучше долгий день, чем долгая ночь», – сказал тогда Мукеш, и сейчас Магдалина повторила его слова Веронам. Супруги притихли, пораженные горечью интонаций, прозвучавших в сорванном голосе Магдалины.
Расставание с Мукешем нельзя было назвать сердечным. Позднее Магдалина укоряла себя за то, что они попрощались именно так. Но не существовало магии, способной перенести в прошлое, чтобы сказать недосказанное и сделать недоделанное.