— Да, все это так. Но вот…
— Валет, я с тебя дурею! Где тут можно достать настойку валерианы на медицинском спирте?! Я напьюсь и скажу, шо с вами не знаком. А вот интересно, шо я буду заливать институтской комиссии: извините, господа ученые, операция сорвалась, поскольку мышь оказалась недостаточно гламурной для пальпации. Шо ты стоишь, думай!
— Я умею думать стоя, — обиделся менестрель.
— Так, имеем очередное достижение высшего примата.
— О, я знаю! — воскликнул Бастиан и выскочил из комнаты.
— Шо за голова? — пробурчал себе под нос Лис. — Так и притягивает падающие яблоки.
Бастиана не было всего пару минут. Вернулся он с мальчишкой-поваренком. Тот, ни слова не говоря, схватил мышь за хвост и деловито крутанул ее над головой пару раз. Та пискнула и потеряла сознание от столь неучтивого обращения. Затем паренек без лишних слов сунул за кушак лежавший на полу медяк и посмотрел на менестреля, ожидая дальнейших распоряжений. Услышав, о чем идет речь, поваренок удивленно выпучил глаза, но лишь затем, чтобы лучше рассмотреть лежавшую на ладони Бастиана серебряную монету А поняв, закивал, расплываясь в улыбке.
Дагоберт поспешил в сад, с трудом переводя дыхание. Вокруг сестры майордома хлопотала встревоженная челядь. Кто-то, как водится, наиболее осведомленный, шептал, что это чары благородной дамы Ойген, решившей отомстить сопернице. Растерянный Фрейднур, бережно державший на руках Брунгильду, кивал с видом знатока. Ему ли не знать, сколь могущественна нурсийская красавица, — вот уж кому не стоит перебегать дорогу.
Дагоберту вся эта суета была противна. Он молча послушал перешептывания слуг, а затем все так же, не говоря ни слова, развернулся и ушел. Он чувствовал, как, лишая девушку жизненных сил, пульсирует у нее на груди сгусток драконьей крови.
«Еще немного, и она бы умерла, — подумал кесарь, ступая по тропинке сада. Он вспомнил горячий властный зов хранимого в сокровищнице амулета. — Теперь зов стих, а значит, скоро она придет в себя. Ее оберег перестанет забирать и начнет отдавать. Надо бы изъять у нее эту опасную вещицу. Но кто знает, сможет ли она жить без предательской подпитки? Не зачахнет ли совсем?»
Дагоберт шел, не замечая сгустившейся тьмы. Он видел в эту пору столь же ясно, как и днем. Юноша решил объяснить сестре майордома, как ей защитить себя, и вдруг услышал в своем сознании отцовский зов. Мощный дракон, еще недавно звавшийся Дагобертом II, парил над чужими незнакомыми горами, наслаждаясь полетом. Под ним в разные стороны с дикими гортанными криками мчали всадники. А вдали, точно вырастая из скалы, высился ступенчатый храм с полукруглой колоннадой, вытесанной из монолитного камня.
— Я знаю, что это за место! — вдруг прошептал юный кесарь, от неожиданности закрывая себе рот ладонью, чтобы не вскрикнуть. — Я видел его совсем недавно.
Четверо рослых берберов, вчерашних невольников, ныне охраняющих драгоценную персону и владения золотых дел мастера Элигия, бесцеремонно расталкивали слонявшийся по центральной улице люд, очищая путь господину. Будучи человеком довольно хлипкого сложения, испытав в детстве щелчки и насмешки более крепких сверстников, тот высоко ценил физическую силу. Но куда больше его увлекала сила иного рода, с малолетства завладевшая его умом.
Упорство, с которым мальчишка овладевал ремеслом, доставшимся от отца, вначале забавляло уличных лоботрясов, но потом, когда он стал подмастерьем, а затем мастером, когда в семнадцать лет открыл собственную лавку, насмешники поутихли. Очень скоро самого бойкого из них он нанял к себе кучером. А спустя несколько лет, уезжая в Париж, выкинул на улицу, как стоптанный башмак. Сегодня всякому было ясно, что такого мастера, как он, не найдется во франкских землях, сколько ни ищи.
Но было и другое, о чем не ведал даже его исповедник: пуще всех благ и наслаждений мастер Элигий любил властвовать, распоряжаться судьбами людей. По своему желанию выкупал приглянувшихся ему пленников из рабства, а когда хотел, обрекал на нищету чересчур несговорчивых соплеменников.
Днем, когда он впервые близко увидел мастера Рейнара, тот показался ему не великого ума птицей — из тех, что услужливо подставят спину, превратятся в удобную ступеньку наверх, помогут стать поближе к его собственному великолепному творению — золотому трону кесаря.
Однако уже к вечеру Элигий понял, что первое впечатление обманчиво и он чуть было не просчитался. Этот насмешливый вздорный чужестранец на деле оказался хитрым и расчетливым, точь-в-точь библейский змей-искуситель. Как тогда, в отрочестве, с местными силачами, с ним лучше было водить дружбу. Да и его самого нурсиец, кажется, раскусил. Оба пройдохи, не нуждаясь в особых разъяснениях, поняли, что используют друг друга — до тех пор, пока этот союз сулит выгоду обоим.
И потому, шагая под охраной четверки своих телохранителей к резиденции кардинала Бассотури, Элигий убеждал себя, что вовсе не выполняет поручение чужестранца, а тихо, исподволь расчищает место, на которое претендует, место, волею безглазой судьбы ныне занятое коварным душегубом Пипином Геристальским.
Фра Гвидо, большую часть жизни проведший в Риме, выводящий свой род от императора Тиберия, был несколько удивлен довольно поздним визитом прославленного ювелира, но все же охотно принял его. Он любил все красивое, а мастер над мастерами готов был угодить самому взыскательному вкусу во всем, что касалось золота и драгоценных камней.
— Ваше высокопреосвященство, — ювелир склонил голову перед легатом, но не так, как обычно делали простолюдины, сгибаясь в пояс, а с благородной простотой и учтивостью, как было принято у людей высшего света. Мастер Элигий хорошо платил вельможе, обучавшему его благородным манерам. Даже в этом хотел выглядеть лучшим из лучших. — Я доставил то, о чем просил ваш человек.
Фра Гвидо задумчиво свел густые, едва начавшие седеть брови, пытаясь вспомнить, о чем речь. Выглядеть дураком в глазах посетителя не хотелось, но вспомнить не удалось.
— О чем речь, почтенный мастер? Золотую цепь с каменьями ваш слуга доставил еще днем. Я благодарен вам, она прекрасно сочетается с моим наперсным крестом.
— Я говорю не о цепи, — как ни в чем не бывало ответил Элигий, — а о том венце. Я сделал эскиз и макет, конечно не золотой, это лишь бронза, однако понять, каков будет вид готового изделия, уже вполне можно. Но, увы, ваш человек, должно быть, запамятовал и не сказал мне, на чью голову будет возлагаться сей знак власти: много ли на ней волос, обрамлено ли лицо бородой, или же, напротив, это прелестная женская головка? Для того чтобы венец наилучшим образом украсил голову, необходимо знать, какова она. Круглое лицо или вытянутое, может, немного треугольное? Может, квадратное, точно вырубленное топором? Опять же, камни. Они безмерно хороши, но каков цвет волос и глаз человека, которому предназначен сей дар?..
Фра Гвидо вышел из-за стола и, не спуская заинтересованного взора с посетителя, приблизился к нему.