Дик потянулся и, зевая, потер слипающиеся ото сна глаза. — Дик, какие, ты сказал, цветочки?
— Ну, в смысле — россказни. Литературный жанр такой был в эпоху средневековья, — продолжал зевать Дик. — Во времена Данте. Любили итальянцы рассказывать друг другу сказки про монахов и какие с ними чудеса случаются. Она из первых таких сказок — «Цветочки святого Франциска», вот и стали эти цветочки нарицательными для целого жанра…
— Дик, какие цветочки?! — чуть не заорал я.
— Святого Франциска, — повторил он и посмотрел на меня с испугом.
— Что это за цветочки, Дик?!!
— Стигматы… — Дик уставился на меня испуганными глазами. — Раны на руках и на стопах. Как алые цветы… А что?
— Но, Дик, цветочки… Синьор Вазари…
— Гербарий?! — дошло наконец до Дика. — Стигматы? Ты это имеешь в виду?!
— Кровь Христа…
Поезд резко затормозил.
Три недели Леонардо не расставался с Рустичи ни на минуту. По настроению они проводили день то во дворике дома да Винчи, специально оборудованном для работы над портретами, то в мастерской Франческо, где они вместе готовили форму для отливки статуи Иоанна Крестителя.
По дворику, хрюкая и фыркая, бродил дикобраз Саджи. Здесь же был кот Рустичи, тот самый, что до смерти напугал Юлия. В углу, прижавшись друг к другу, спали собака и ручной поросенок. Рустичи сидел в тени полога и бросал дикобразу дольки яблока. Он был почти обнажен. Не считая шали из тончайшей шерсти, наброшенной на колени.
Салаино бросил недовольный взгляд в окно, что выходило во двор.
— Обязательно приводить сюда весь свой зверинец?
— Учитель настаивает на этом. Чтобы Франческо не скучал во время позирования, — Джакопо выполнял урок по смешиванию черной краски с синей и зеленой, для получения оттенков вечерних сумерек.
— Брось, — махнул рукой Салаино, указывая на мерные ложки и колбы. — Ты хоть раз видел, чтобы он сам так делал? Взгляни в окно! Он глаз не сводит со своего нового любимца. Никакими мерками, линейками, наперстками, угломерами и прочей чушью, в отличие от нас, учитель не пользуется.
— Угу, — кивнул Джакопо, продолжая выравнивать сухую краску специальным ножом. — Только я вообще не помню, когда ты последний раз что-нибудь делал. Шляешься целыми днями по городу да снабжаешь заказами портных. И еще я вчера видел, как ты взял из кошелька учителя несколько золотых.
Салаино лег, закрыв глаза рукой, и проворчал:
— Хоть какая-то польза от него…
* * *
— Ты знаешь, что они собираются голосовать, чью картину вывешивать в своей ратуше? — спросил Рустичи, отрывая несколько ягод от виноградной грозди. — Что ты будешь делать? По-моему, лучше всего тебе сказать, что не потерпишь такого оскорбления, и отказаться. Твой картон даже не начат, а у мессере Микеланджело уже готов.
— Мне все равно, — Леонардо сосредоточенно пытался перенести едва заметную тень от листьев акации, трепетавшую на плече Франческо, на картон.
— Тебе будет больно, — предупредил скульптор.
— Нет, — улыбнулся Леонардо.
— Мне надоело сидеть, — Рустичи лениво потянулся и поднял с пола свой халат. — Я хочу пройтись. Сегодня на площади будет представление. Канатоходцы и гимнасты. У них обычно хорошо развиты мускулы ног. Ты сможешь сделать хорошие этюды.
Франческо встал, легкая шаль упала к его ногам.
Салаино приподнялся с дивана и внимательно посмотрел в окно.
— Ф-ф… — презрительно фыркнул он. — Я то думал…
— Андре! — укоризненно одернул его вошедший Бельтраффио.
— Он просто ревнует, — подал голос Джакопо, пробуя на листе получившие оттенки. — Все равно не выходит… В чем же секрет?
— Ревнует? Это что-то новое!
Из кухни появился Чезаре да Сесто с целой корзиной угля для очага. Вечера становились все длиннее и прохладнее.
— Раньше его интересовали только деньги, — Чезаре вывалил уголь в ящик и собрался за новой порцией.
— Дурак, — огрызнулся Салаино, встал с кушетки, поправил волосы и направился к двери.
Выйдя во двор, он подошел к Леонардо и преданно заглянул ему в глаза.
— Вы куда-то собираетесь, учитель? Возьмите меня. Я схожу с ума от скуки в этой Флоренции.
— Не сегодня, Андре, — учитель отвернулся, очищая кисти и укладывая их в коробку. — Тебе нужны деньги?
— Нет, — сухо ответил тот. — У меня есть.
— Если нужно, возьми из кошелька сколько хочешь.
— Нет! — отрезал Салаино и, резко развернувшись, ушел.
Рустичи посмотрел ему вслед и перевел взгляд на Леонардо:
— Ты должен быть внимательнее к нему. Он страдает.
— Я веду себя с ним точно так же, как и всегда, — ответил да Винчи.
— Он молод, хорош собой и любит тебя. А ты уже стар и ничему его не учишь. Подумай об этом. Кто-то же должен остаться с тобой, когда я уеду, — Рустичи выгнул одну бровь. На лице его заиграла нехорошая, жестокая улыбка.
Леонардо замер на секунду, потом закрыл коробку с кистями и убрал ее в ящик для принадлежностей.
— Представление, наверное, скоро начнется, — сказал он, порывисто вдохнув.
* * *
Во время конной прогулки Рустичи снова сделался весел и зол.
— А правда, что любовница Джулиано так уродлива, что он прячет ее за восточным покрывалом? — спросил он, когда они с Леонардо проезжали мимо палаццо Медичи.
Сердце Леонардо вопреки его желанию подпрыгнуло от радости. Последнее время Рустичи редко бывал в хорошем расположении духа. Леонардо приглашал певцов, музыкантов, циркачей, чтобы те забавляли скульптора во время позирования, — все было напрасно.
Лишь в разговорах о жизни самого Леонардо Рустичи немного оживлялся. Это доставляло инженеру необыкновенную радость. И в то же время в глубине души шевелилось странное, нехорошее предчувствие, которое он гнал прочь, старался не замечать.
— Она не любовница ему, — тут же подхватил разговор Леонардо.
— А кто же?
Черные, блестящие глаза Рустичи замерли. Он глядел на да Винчи, не моргая.
Леонардо лишь покачал головой.
— Я не могу… — сказал он чуть слышно.
Скульптор усмехнулся.
— Ты мне не доверяешь? Что ж… Я доверил тебе все свои тайны.
Рустичи пришпорил коня, поскакал вперед.
Леонардо нагнал его, остановил.
— Я доверяю тебе, Франческо, — сказал он.