Тот покачал головой.
— Мне даже не была нужна эта тайна, — фыркнул он, — я спросил просто так. Потому что многие в Ватикане спорят о какой-то «бродяжке Медичи»! Если ты не хочешь говорить о ней — мне тоже все равно! Мне вообще все равно — и ты, и твои картины, и твои тайны! Оставь все себе!
— Это не ты говоришь, а твоя гордыня, — тихо ответил Леонардо, словно пытаясь убедить самого себя. — Пойми же! Все, кто знает об этом, — в опасности! А я не хочу…
— Добрый пастырь, — язвительно проговорил Рустичи, скорчив обезьянью физиономию, — признайся себе хоть раз, что тебе приятно держать меня в неведении! Напускать тумана каждый раз, когда я о чем-то спрашиваю! Но я тебе не красивая игрушка вроде Салаино! Хочу — достану и буду баюкать, а хочу — брошу в сундук и захлопну крышку! Старик! Грязный честолюбивый старик! Который хочет, чтобы все перед ним преклонялись, будто он бог и ему одному все ведомо!
Леонардо тяжело вздохнул и почти крикнул, останавливая поток изливающейся на него злобы:
— Когда я служил Чезаре Борджиа, Медичи привезли ту девушку, которая так волнует Ватикан, в Монтефельтро! Я ни разу не видел ее лица! Они скрывают ее ото всех. После того, как умер Александр VI, Чезаре бежал из Рима. Перед этим он приказал мне помочь Джулиано Медичи спасти ту девушку. За ними гнались люди делла Ровере. Я вывел их из Рима подземной дорогой и больше не видел. Вот и все. Я всего лишь инженер, Франческо, а не кардинал.
Лицо Рустичи чуть смягчилось.
— Но почему ты помог им? Если это было так опасно? Зачем тебе это?
Леонардо пожал плечами. Он не сказал всей правды, но и не подверг Франческо опасности.
— Тогда я об этом не думал, — ответил Леонардо. — Просто выполнял приказ того, кто платил мне. Пойми же, я не вмешиваюсь в политику. И ничего не знаю об интригах Медичи, Борджиа или кого бы то ни было еще.
Он чуть помолчал и добавил:
— Моя самая сокровенная тайна — это любовь к тебе, Франческо. Разве этого мало?
От резкого торможения поезда Франческа проснулась.
— Что с вами? — спросила она.
Мы с Диком смотрели друг на друга, словно играли в гляделки. Мы не могли поверить в собственную догадку.
— Мадонна с цветком… — прошептал Дик.
— Мадонна с цветком? — переспросил я.
— Что с вами? — она поджала под себя ноги и потянула край одеяла.
— Что за гербарий собирает твой отец? — спросил Дик.
— Гербарий? — Франческа непонимающе уставилась на моего друга. — Он не собирает гербария…
— Но он же говорил, что не будет уничтожать гербарий, — удивился я. — Помнишь, когда говорил по телефону?
— А, это… — протянула Франческа. — Это их язык.
— Язык? — не понял я. — Кодовые слова, что ли?
— Ну да.
— А что это значит, — Дик наклонился в сторону Франчески, — цветочки, гербарий?…
— Я не знаю, отец мне никогда не рассказывал. А Мадонна с цветком — вот она, — Франческа сняла с себя небольшой серебряный, судя по всему, антикварный медальон на тонкой цепочке, щелкнула замочком и протянула нам с Диком. — Тут даже две Мадонны. Одна называется «Мадонна с цветком», а вторая — «Мадонна с гвоздикой».
— Это картины Леонардо?! — догадался я, разглядывая крохотное изображение.
— Да, — подтвердила Франческа. — У Леонардо, правда, еще есть две Мадонны — «Мадонна с веретеном» и «Мадонна Литта». Но их он не закончил. Мы даже не знаем, какими он хотел видеть этих Мадонн. Исследования показали, что кисти Леонардо принадлежат только пейзажи за фигурами…
— А обе подлинные Мадонны Леонардо были изображены с цветками? — прошептал я, понимая, что наша с Диком догадка находит свое подтверждение.
— Да, — улыбнулась Франческа. — Это подарок папы.
— Папы, — повторил за ней Дик, и я мог поклясться, что он подумал сейчас о том же, о чем и я.
— Вот видите, — продолжала Франческа, и не догадываясь о мыслях, которые роятся в наших с Диком головах. — Слева — это «Мадонна с цветком». Еще ее называют «Мадонной Бенуа», потому что эта картина долгое время принадлежала одному знатному роду из России. Она находится в Эрмитаже, в Санкт-Петербурге. Здесь не очень хорошо видно, — Франческа приблизила медальон к глазам, изучая изображение, — но у Мадонны в руках два маленьких цветка.
— Два цветка… — эхом повторил Дик.
«Братья-близнецы!» — пронеслось у меня в голове.
— Да, — невозмутимо сказала Франческа. — Лепестки цветков оптически образуют крест. Младенец тянется к этому символическому кресту и, кажется, вот-вот оборвет один из цветков.
— Оборвет один из цветков, — снова повторил Дик.
«Один из них гибнет на кресте!» — снова слышу я внутри головы.
— Да, — сказала Франческа и показала на вторую створку медальона. — А на второй створке «Мадонна с гвоздикой». Здесь Мадонна держит в руках ярко-алую гвоздику. К ней тянется младенец…
— Ярко-алую, — повторил я, думая про стигматы, «цветочки святого Франциска».
— Да, — Франческа подняла на меня глаза и улыбнулась.
— Ярко-алую гвоздику, она символизирует кровавую рану на теле Христа. Эту картину, правда, еще иногда называют «Мадонной с вазой».
— «Мадонной с вазой»? — это название показалось мне странным.
— Да, с вазой, — Франческа снова улыбнулась и слегка наклонила голову. — Тут на столе изображена ваза. На медальоне почти не видно… Она была нарисована Леонардо так искусно, что Вероккьо, увидев ее, почувствовал трепет. На стекле было видно отпотевание! Она была как настоящая…
— А в вазе тоже гвоздики? — спросил я.
— Нет, нет! В вазе гвоздик нет. Какие-то лили, фиалки, еще другие цветы…
— Гербарий, — обобщил Дик.
— Да, можно сказать, — улыбнулась Франческа. — А Мадонна выбрала из всех цветов только гвоздику и подает ее… Гербарий?!
У Франчески поднялись брови. Она поняла.
— Вы хотите сказать?… — прошептала Франческа. — Отец хранит сведения о потомках Христа?… Но откуда они у него?!
И только Дик попытался что-то сказать, как двери в тамбур распахнулись, и вагон стал стремительно наполняться головорезами наподобие тех, что скрутили меня в холле «Cinema-Gold».
— Как ты мог привезти ее сюда?! — кардинал Джованни побелел от страха. — Куда угодно, только не сюда! Я столько времени скрывал ее от Д'Амбуаза, а ты привез ее прямо к нему во дворец!
— Куда мне было еще ехать? — Джулиано осторожно отрезал кусочек жаркого и положил на тарелку Панчифики. — Не кричи, ты пугаешь ее.