— Я кое-что вспомнила, — сказала Делавэр за десертом. — Косатки участвовали в деле с удовольствием, а вот большие киты — наверняка нет.
— С чего ты взяла? — спросил Эневек.
— Ну, — сказала она, набив рот шоколадным муссом, — представь себе, что ты должен что-нибудь с разбега таранить и переворачивать. Или падать на что-нибудь угловатое. Ты же сам можешь пораниться!
— Она права, — сказал Форд. — Животное не станет рисковать, если этого не требует защита потомства. — Он снял свои очки и тщательно их протёр. — А что, если нам немного пофантазировать? Что, если всё это было акцией протеста?
— Против чего?
— Против китобойного промысла. Китобои и раньше время от времени подвергались нападению, — сказал Форд. — Когда охотились на детёнышей.
Эневек отрицательно покачал головой:
— Ты сам в это не веришь.
— Это была попытка.
— Неудачная. До сих пор неизвестно, понимают ли киты вообще, что такое китобойный промысел.
— Ты хочешь сказать, они не понимают, что на них охотятся? — спросила Делавэр. — Глупости.
Эневек закатил глаза.
— Они совсем не обязательно усматривают в этом систему. Гринды терпят бедствие всегда в одних и тех же бухтах. На Фарерских островах рыбаки сгоняют в кучу целые стада и без разбору забивают их железными ломами. Настоящая бойня. В Японии, в Футо, забивают афалин и морских свиней. Из поколения в поколение, и животные уже должны бы знать, что их ждёт. Но они всё равно возвращаются в те же места!
— Это не свидетельствует о наличии особого разума, — согласился Форд. — Но ведь и мы в полном сознании вырубаем леса и загрязняем атмосферу. Тоже не говорит о наличии у нас особого разума, а?
Делавэр соскребла с тарелки остатки шоколадного мусса.
— А ведь верно, — сказал через некоторое время Эневек.
— Что верно?
— То, что сказала Лисия: киты могли пораниться, прыгая на лодки.
— Говорю же вам, они обезумели.
— Неужто им промыли мозги?
— Да перестаньте вы фантазировать кто во что горазд.
— А если дело всё-таки в отравлении? — предположил Эневек. — РСВ, вся эта дрянь. Если эта зараза сводит животных с ума?
— Нет, они выражают протест, — продолжал подтрунивать Форд. — Исландия подала заявку на китобойную квоту, японцы их убивают, и даже мака снова хотят бить китов. Вот в чём дело! — Он ухмыльнулся. — Видимо, киты прознали об этом.
— Для руководителя научной комиссии ты что-то слишком ироничен, — сказал Эневек. — Хоть тебя и считают серьёзным учёным.
— Мака? — эхом повторила Делавэр.
— Племя нуу-ча-нальс, — пояснил Форд. — Индейцы на западе острова Ванкувер. Они уже несколько лет пробивают себе право на китобойный промысел.
— Они что, с луны свалились?
— Попридержи своё цивилизованное негодование, мака в последний раз били китов в 1928 году, — зевнул Эневек. У него слипались глаза. — И вовсе не они привели китов на грань вымирания. Для мака речь идёт об их традициях и сохранении их культуры. Ремесло китобоя для них традиционно, а из-за запрета уже ни один мака не владеет этим ремеслом.
— И что теперь? Хочешь есть — иди в супермаркет.
— Не перебивай благородную адвокатскую речь Леона, — сказал Форд и подлил себе вина.
Делавэр уставилась на Эневека. Что-то в её глазах изменилось.
Пожалуйста, только не это, подумал он.
То, что у него индейская внешность, — очевидно, но она не должна делать из этого неправильные выводы. Он прямо-таки услышал звук надвигающегося вопроса. Сейчас ему придётся объясняться. Как он ненавидел это! И дёрнул же чёрт Форда завести речь о мака.
Он быстро переглянулся с директором. Форд понял.
— Продолжим этот разговор в другой раз, — замял он. И, прежде чем Делавэр успела возразить, добавил: — Теорию отравления надо обсудить с Оливейра, Фенвиком или Родом Пальмом, но, честно говоря, я в неё не верю. Все беды происходят из-за нефти и истечения хлористого углеводорода. Ты знаешь не хуже меня, к чему это приводит. К ослаблению иммунной системы, к инфекциям и преждевременной смерти. Но не к безумию.
— Кто-то подсчитал, что через тридцать лет косатки на западном побережье полностью вымрут? — снова вступила в разговор Делавэр.
Эневек мрачно кивнул:
— И не только из-за отравления. Косатки теряют пропитание, лосося. Если они не погибнут от яда, то просто уйдут искать пропитание в других краях.
— Забудь про теорию отравления, — сказал Форд. — Об этом можно было бы говорить, если б в деле были замешаны одни косатки. Но чтобы косатки и горбачи выступали единым фронтом… Не знаю, Леон.
Эневек задумался.
— Вы знаете мою позицию, — тихо сказал он. — Я далёк от того, чтобы приписывать животным намерения или переоценивать их разум, но… неужто у вас нет чувства, что они хотят от нас избавиться?
Все посмотрели на него. Он ожидал возражений, но Делавэр кивнула:
— Да. Кроме резидентов.
— Кроме резидентов. Потому что они не были там, где были другие. Где с ними что-то произошло. Киты, которые потопили буксир… Говорю же вам! Ответ лежит в открытом океане.
— Боже мой, Леон. — Форд откинулся на спинку стула, и щедрый глоток вина забулькал в его горле. — Прямо как в кино! Кто-то им приказал: подите и расправьтесь с человечеством?
Эневек молчал.
Когда ночью он лежал без сна в своей ванкуверской квартирке, в нём созрела мысль внедрить зонд в одного из буйствовавших китов. Что бы ни управляло этими животными, это «что-то» по-прежнему властно над ними. Если снабдить одного из китов камерой и передатчиком, есть шанс добиться столь необходимого ответа.
Вопрос был только в том, каким образом закрепить аппаратуру на одичавшем горбаче, если его и мирного на месте не удержишь?
И эта проблема с их кожей…
Закрепить передатчик на морской собаке — совсем не то, что на ките. Морских собак и тюленей легко поймать на лежбищах. Клей, которым крепится передатчик, хорошо держится на шерсти.
Но у китов и дельфинов нет шерсти. И вряд ли есть в природе что-то более гладкое, чем кожа дельфина или косатки, она и на ощупь как свежеоблупленное варёное яйцо, к тому же покрыта тонкой плёнкой геля, чтобы исключить сопротивление воды и отторгать бактерии. Верхний слой кожи постоянно обновляется. Энзимы отделяют её, и во время прыжков она отпадает тонкими лоскутами — вместе со всеми нежелательными паразитами и передатчиками. И кожа серых китов и горбачей не лучше приспособлена для удержания на себе посторонних предметов.
Эневек встал, не включая света, и подошёл к окну. Он обдумывал один вариант за другим. Разумеется, есть приёмы. Американские учёные закрепляют передатчики присосками. Правда, присоски выдерживают напор воды лишь несколько часов. Другие закрепляют зонд на спинном плавнике. Но тут возникает вопрос, как в такие дни вообще выйти в море на лодке и догнать кита, и чтобы он эту лодку не потопил.