— Послушай, Бетани, — говорю я, чтобы сдвинуть разговор с мертвой точки. — Представь, что находишься в той точке, где вертикаль упирается в поверхность земли. — Она кривится, как будто перед ней зияет открытая рана. — А теперь следуй за ней. Что ты видишь?
Озадаченно морщит лоб. И вдруг потрясенно вскрикивает:
— Да там же вода! В этой говенной дыре полно воды!
В окне за ее спиной трепещут на ветру кроны берез, листья поблескивают, будто стайки рыбешек.
— Не волнуйся, Бетани, все нормально, — говорю я и кивком передаю слово физику. Между нами установилось шаткое согласие, временный симбиоз, который продлится ровно столько, сколько займет наше общее дело.
— Значит, то, что ты нарисовала, находится под водой? — уточняет он. — Не на земле?
— Вроде бы да. Похоже на морское дно.
— А температура там какая?
Бетани испуганно ежится:
— Холодно, как в морозилке.
— А если взглянуть наверх? — спрашивает физик, впившись в ее лицо напряженным взглядом. — К небу?
Он явно чем-то взбудоражен, и, хотя причина мне неизвестна, я тоже ощущаю волнение и нечто сродни надежде.
— Здоровая такая штуковина, вроде строительных лесов. — Похоже, увиденное внушает ей отвращение.
— Какого цвета?
Вопрос приводит ее в секундное замешательство.
— Похоже на железо. И еще оттуда капает.
— Что еще?
— Кран.
— А кран какого цвета?
— Желтого.
— Ты уверена?
— Сказано тебе — желтый!
— Ладно. Пусть будет желтый.
— И еще там воняет. Тухлыми яйцами. Дохлыми медузами. Фу, мерзость!
Первая моя мысль — о сере. А вот о чем подумал физик — по его лицу сказать невозможно.
— Еще что-то ты видела?
Только леса, кран этот сверху, на платформе, и еще какие-то постройки. И что-то вроде… шпиля. Мне нужно еще току!
Физик часто моргает.
Ты уверена? Кран, платформа, шпиль — это все? — Бетани кивает. — И запах? — Минута проходит в тишине. Вдали звонит телефон. — Что ж, в таком случае мне пора, — бросает физик, вставая. — Премного вам обязан. Вы меня очень выручили.
— А как же мой ток? — вскидывается Бетани.
Псевдопсихиатр пожимает плечами:
— Сколько тебе еще здесь лежать?
— Пока за мной не явятся люди в белых халатах.
Он бросает на нее острый взгляд, как будто она угадала какую-то его тайную мысль. Разворачиваюсь к нему:
— Может, просветишь меня о цели этих расспросов?
Физик подходит к двери. Берется за ручку.
— Обязательно. Как-нибудь попозже. А пока, боюсь, это невозможно.
Он что, думает, я позволю ему вот так взять и уйти?
— И что теперь? — спрашиваю я, догнав его в коридоре.
Фрейзер Мелвиль не останавливается и даже не замедляет шаг.
— Слетаю в Юго-Восточную Азию. Исчезну на какое-то время.
Нервно косится в мою сторону. Теперь, когда он выяснил все, что хотел, ему явно не терпится отсюда убраться.
— В Юго-Восточную Азию? Что у тебя там за дела? Почему ты раньше об этом молчал?
Останавливаемся у дверей в главную палату, где физик дает мне понять: здесь наши пути расходятся.
— Скажем так: я еду в отпуск, фотографировать флору. Больше ты ничего не знаешь. Считай, что сегодня не было. Ничего этого не было — ни нашего разговора, ничего. Увидимся в следующий раз, ты сама все поймешь.
— Как это «сегодня не было»?
Во взгляде Фрейзера Мелвиля появляется странная задумчивость. Зеленый осколок манит меня к себе.
— Ты мне доверяешь?
Волна горечи. Издаю нервный смешок. Не знаешь, как поступить, — шути.
— Я что, похожа на дуру?
— Нет. Ты умна, сообразительна и хватаешь все на лету. На эти твои качества я очень и очень рассчитываю. Поезжай домой, Габриэль, и когда увидимся, тогда и увидимся.
Произнесено легкомысленным тоном — как будто в сложившейся ситуации он тоже имеет право шутить. Наглец. И тут я с ужасом вижу, что он наклоняется, словно для поцелуя. Резко развернув коляску, уворачиваюсь в последний момент. Интересно, как именно он намеревался меня поцеловать? Дружески чмокнуть в щечку? Или более интимно — по старой памяти? И это через пару часов после того, как он облизывал свою блондинку?
— Как ты можешь так со мной поступать? — шепчу я, чувствуя, как содрогается вся верхняя часть моего тела. Новое выражение его лица — жалость — столь же красноречиво, как и ужасно.
— Потому что так нужно, — говорит он.
Толкает дверь. Уходит. А моя душа съеживается.
Неправда. У него есть выбор.
— Ты хоть соображаешь, что творишь? Засунуть вилку в сеть! — с порога набрасываюсь я. Да, я срываю зло на Бетани, и мне плевать. — Ты же могла умереть! Посмотри на себя!
— Кажется, я чувствую негативные эмоции, — протягивает Бетани с металлической усмешкой.
— Ладно. Меняемся ролями.
— Давай. Итак, как твой лечащий врач, я посоветовала бы тебе остыть. Но сначала мне надо отсюда сбежать. Ты должна меня вытащить.
«Изгой, изгой…»
Тебя скоро выпишут.
— Ага. И отправят в Киддап. Брось. Все знают, каким говном они пичкают пациентов. Мы для них — как подопытные кролики. Если я раньше не утону, то сдохну там, ты же знаешь. И то, о чем я тебе говорила, будет уже скоро. Двенадцатого октября. Может, и раньше. После грозы. Оно растет, я видела. И остановить его невозможно.
Перевожу дыхание.
— А почему ты Фрейзеру Мелвилю не сказала? — спрашиваю я, с трудом выдавив ненавистное имя.
— Зачем? — пожимает она плечами. — Он и так все знает.
Меня бросает в краску. Ну да, конечно. Я чувствую себя идиоткой, которую ловко провели.
— Как ты поняла?
— Почувствовала у него в крови. Он и та женщина…
— Какая женщина? — Резкость выдает меня с головой, но мне уже все равно.
Опять эта гаденькая усмешка.
— Я почувствовала ее запах. И ты тоже. — Внутри что-то обрывается и ухает вниз — будто зевнул тромбон. — Между ними что-то там намечается. А ты теперь сбоку припека.
Непрошеная, перед глазами встает живописная картина: женщина с задранными в воздух ногами, его спина и дергающиеся ягодицы. Ягодицы, которые сжимала я. Они перекатываются, не прекращая своего занятия. Теперь она сверху, раскачивается.