Гордые не воруют. Иди. И чтоб в последний раз. Как отрезало.
Роман стряхнул воспоминания и посмотрел на Оксану. Вот она сидит сейчас перед ним. Гордая. А выходит, не помешала ей гордость.
Видимо, он что-то пробормотал, так как Оксана прервала свой монолог. Да он его и не слышал.
– Гордая, значит. Мент для тебя мелко плавает. Большой корабль подавай. И не помешала тебе гордость деньги брать?
Оксана пошла пятнами.
– Когда подрастешь, Роман, когда вырастешь из коротких штанишек, может, и поймешь, что бывают в жизни обстоятельства и чувства посильнее гордости. А испачкать меня трудно. Как сам-то не боишься испачкаться? Все ходишь за мной, все зудишь, как комар под потолком. Какой же ты, Рома, нудный. Все сказать тебе не могла. Жалко было. Ты ж меня от улицы спас. Дважды. От своего начальника тоже. И все никак не поймешь, что женщины не за это любят. За другое. Ладно. Ты честный, я заблудшая овца. Освобожусь, опять к тебе приду. Такие не отказывают.
Опять меня спасешь? А? Или не будешь? К тому времени женишься, поди. Некогда будет чужих спасать. Я тебе вот что скажу: женишься – не нуди… НЕ НУДИ…
Сделай хоть раз не правильно. Так, чтоб баба ошалела и за тобой, за тобой…
Может, всего раз и сделай. Она потом всю жизнь помнить будет. И за тобой… За тобой…
Оксане стало весело.
– Может, тебя подставили? – предположил Хоменко, сбитый с толку ее монологом.
– Нет, Рома, брала. Брала.
В коридоре послышался шум. Хоменко и Оксана узнали голос Тимошевского.
Начальник был разъярен. Он никому не разрешал допрашивать задержанных до окончания операции.
– Не выпендривайся. Скажи, действительно подставили? – настаивал Роман, протягивая ей спасительную версию хотя бы на первое время.
– Сейчас начнется… – констатировала Оксана приближение голоса Николая Павловича. – Ну я этому старому козлу выдам…
Роман знал «старого козла» и его возможности. Дело было почти безнадега.
Оставалась одна зацепка – бордель. Его и надо было раскручивать. Не верил он, что начальник линейного отдела милиции при вокзале не знал, что у него делается на запасных путях.
Начальник информационной службы уже не кричал и не требовал, он умолял.
– Нина Андреевна, ну вы себя не жалеете, вам и на пенсии, видать, не плохо. Так пожалейте меня. У меня жена, двое детей, мать больная, мне работу терять никак нельзя.
– Я вас уволить не могу при всем моем желании, – ответила Собинова и по-мальчишески шмыгнула носом.
– Вы – нет, Ларин-да. Он сегодня на селекторном мне уже обещал.
– Ларин вас тоже не уволит, он добрый.
– Кто? Ларин добрый?
– Ларин.
– Вы знаете, скольких он уже уволил?
– Догадываюсь, считаю – мало. Он всегда увольняет безалаберных. А вокзал – это четкость и порядок.
– И это говорите вы?! Нина Андреевна, ну что вам стоит. Хорошо, я не прошу совсем прекратить вашу отсебятину. Я понимаю, что такая жертва вам не под силу.
Я прошу хотя бы сократить ее. Ну хотя бы называйте точно время прибытия и отправления.
– О, мой милый, кому в России нужна подобная мелочь. Мы – страна необъятных просторов и бесконечного времени. О чем вы меня просите? Человеку придется неделю трястись в душном вагоне до какого-нибудь Хабаровска, он всю жизнь за это время передумает, перескажет своим соседям, переоценит, а я ему о каких-то минутах.
– Нина Андреевна, мы с вами не понимаем друг друга…
– Вы кто?
– Я?
– Ну образование у вас какое?
– Воронежский университет.
– По специальности?
– Русская филология.
– Воронеж, да, знаю, бывала там на гастролях. Культурный город. Я не верю.
Вы не учились в университете.
– Да я вам могу диплом показать!
– Красный?
– Нет, – немного смутился начальник.
– Что вы провалили? Только честно.
Начальник уже понимал, что инициатива утеряна, но все еще надеялся, а что ему оставалось. Ларин сегодня был зол как никогда.
– Я получил четверку по истории КПСС и…
– По русскому языку?
– Нет, по английскому, – покраснел начальник.
– Историю я вам прощаю. Английский тоже.
– При чем здесь мои отметки? Этот текст утвержден в МПС. Это единый стандарт для всех вокзалов России.
– Вот вы и попались! Наверное, вас спутало слово «информация». Оно сухое и иностранное, но давайте обратимся к классикам…
– Опять?! – воздел руки горе начальник.
– Конечно, «Толковый словарь живого великорусского языка» Владимира Даля.
Слова «информация» в нем вовсе нет. Есть другое, отличное слово – весть!
Она подала начальнику словарь, и тот стал листать на букву "В". Слова «весть» в словаре не было.
– Нету, – удивленно сказал он.
– У вас что было по языку, говорите вы?
– «Отлично», – сказал начальник и снова покраснел.
– Хоть краснеть не разучились, – похвалила Собинова. – Весть тогда писалась через «ять». А у вас по языку что было?
– Четыре.
– С натяжкой?
Начальник кивнул.
– Вот так и надо было сказать. Хотите, я вам буду давать уроки. А то стыдно, честное слово.
Она забрала у начальника словарь и нашла нужную страницу.
– Читайте.
– «Известие, сведение откуда-либо, уведомление или сообщение сведения, молва, слух. Из одного города идут, да не одни вести несут…»
– Вот! Как раз! – воскликнула Собинова. – Это вам не информация! Это же с людьми разговор. А я вам не дикторша, а вот, – она ткнула пальцем в словарь, – вестница! Так и передайте своему Ларину!
Алексей Фаломеев вышел из джакузи совершенно другим человеком. Критически осмотрел воротник рубашки, галстук с неистребимыми теперь свидетельствами трехдневного куража, носки не глядя сбросил в мусорку и нажал кнопку вызова.
Словно черт из табакерки, появился посыльный.
– Ты вот что, парень (парню было под сорок), сбегай-ка через площадь, получи багаж и тащи сюда. У тебя на все про все пятнадцать минут. Не обижу…