Он повернул голову к портретам, левым ухом все ещё ловя скупые звуки, которые могли донестись к нему со стороны ванны и туалета. Мысли скакали в голове, как кузнечики.
– Тараканы в голове завелись, – это такая шутка была у них вколонии.
Он провел тыльной стороной руки в матерчатой перчатке по лбу.
Нет, он, конечно же, не сходит с ума. Никаких привидений. Просто проснулась старуха – божий одуванчик, тестя он убил. Про тещу базара не было. Но… Мог наводчик напутать? А он не проверил хату… Не учел. Надо было осмотреть все комнаты и живых на всякий случай вырубить, как только зашел в квартиру. Как говорила покойная ещё бабушка, «дурная голова ногам покою не дает «. Теперь вот придется пилить в конец коридора, туда, где расположены ванная комната, туалет и – маленькая комнатушка, в которой, по наводке, спал старик. Там, должно, и бабка.
* * *
Пот струился по телу, пробегал мелким ручейком по хребту и неприятно щекотал ложбинку между ягодицами. Одна капля упала на паркетный пол. Притаилась.
– Хорошо, во время вспомнил, про портреты этих уродцев. Кто только их написал? Он вгляделся в витиеватую подпись под портретами. Имя читалось четко: «Pantosa». А вот фамилия уже закруглялась кверху в кокетливом завитке и разобрать её было невозможно. Ну, да ладно, пусть уроды повисят ещё пару минут. Ровно столько отводил юноша на убийство незнакомой ему старухе.
В квартире было тихо.
Лишь время от времени в стариной испанской мебели – шкафе, двух комодах и трех сундуках, длинном обеденном столе и 8 стульях с высокими резными спинками, – все блестящего черного дерева, все с украшениями в виде резных львиных головок, лилий и геометрического резного орнамента, – слышался тихий треск. То ли древоточцы продолжали начатую несколько столетий назад целенаправленную работу по прокладыванию внутренних ходов сообщения, то ли просто от времени рассохлось черное дерево.
И часы, мерно отбивая ход времени, вдруг неожиданно начинали покряхтывать, поскрипывать и постанывать, – словно что-то в них заедало.
Порой казалось, что вот сейчас, испустив последний вздох-стон, они остановятся, и, тяжело откашлявшись, замрут, уже ничем не нарушая страшновато-таинственную тишину дома коллекционера.
Когда за его спиной раздался хриплый, скрипучий кашель, словно отвечая на его мысли, юноша невольно вздрогнул и тут же резко повернулся назад. Он привык встречать опасность лицом к лицу.
Позади него стоял ещё один дед. Это был высокий костистый старик в синем стеганом халате. Из под халата виднелись тощие, покрытые буграми варикозно расширенных вен волосатые ноги. Похоже, он ещё не проснулся окончательно и потому, не предпринимая никаких активных действий, не исторгая из прокуренной глотки возгласов удивления или возмущения, просто тупо смотрел на юношу, и на лице его была, написана крайняя степень растерянности.
Во всяком случае, именно так расшифровал гримасу на лице старика юноша в джинсовом костюме.
И напрасно.
Это его чуть не погубило.
Если бы он хотя бы понаслышке знал о полковнике милиции Иване Кузьмиче Привалове»; гордости МУРа 50-х гг. – 60-х гг. сыскаре Федоре Коршунове, он бы поостерегся делать какие-либо выводы.
Многие широко известные, в узком криминальном кругу воровские авторитеты минувших лет, такие, как Костя Жиган, Мишка-Рубль или Гиви.
Хванчкара знали, что если на лице Федора Фомича написано вот такое выражение, как сейчас, то ли удивления, о ли растерянности, то лучше сразу протянуть руки крест накрест для беспрекословного надевания наручников и начать давать признательные показания.
Потому, что если у Федора Фомича такое выражение лица, значит он нашкандыбал уже множество доказательств твоей вины и признание твое он все равно получит, дело времени. А если поспешишь, много здоровья сэкономишь.
И ещё одно, – юноша, конечно же, не знал, что на вопросы Федора Фомича нужно давать без раздумий быстрые и четкие ответы.
– Вор? – удивленно спросил Коршунов.
Юноша промолчал.
Он думал.
У него были два варианта. Он мог навскидку выстрелить из пистолета «Рэйвен»/ П-25, из нержавейки, небольшой, удобный при стрельбе на короткое расстояние, затвор свободный, калибр 6, 35, внешне»напоминает «бэби-браунинг», но без рамочного предохранителя, щечки рукоятки сделаны из слоновой кости, глушитель сравнительно короткий, но эффективный/, что давало на таком расстоянии 100% вероятность и попадания, и поражения противника.
Он мог попытаться нанести болевой, шокирующий удар в пах, после чего, на неизбежно склоненную перед ним шею старика, накинуть «струнку»-удавку, выброшенную в мгновение ока из «секретки» в «командирских» часах.
Я мог прыснуть старику в широкие ноздри красного носа дозу отравляющего вещества из баллончика, причем смерть от инфаркта гарантировалась в течение пяти секунд. И никаких следов.
Доля секунды ушла на выбор варианта.
Отравляющее вещество было предпочтительнее, так как уводило следствие далеко в сторону.
Если бы не одно обстоятельство.
Одно обстоятельство в данную минуту лежало без движения под окнами первого этажа и ждало своего часа. Другое, залитое кровью, бросалось в глаза уже здесь, в комнате.
Учитывая, что развитие событий как бы начинает аккуратно вписываться в задуманную им ещё на платформе композицию, юноша выбрал выстрел как средство решения проблемы.
Хотя «Рэйвена» было жаль. У него не было следков. Да и привык он к нему. Вот странно, ни разу не воспользовался за пять лет, ушедших на ограбление квартир коллекционеров в России, других странах, ранее входивших в СССР, в Европе и Америке, этим стволом, а верил в него. Он даже не смог бы уверенно доказать, что пистолет не подведет его в трудную минуту. Хотя, конечно, пристреливал его, но тренировка и акция – это две большие разницы. И люди, и оружие ведут себя в «мирное» и в «военное» время совершенно по-разному. В слоившейся ситуации, в интересах дела надо было пожертвовать красавчиком – «рэйвеном».
Выстрела никто не услышит.
Он сейчас выстрелит, убьет (с такого расстояния промахнуться невозможно) ещё одного старика, так не во-время решившего помочиться, втащит в квартиру труп юноши, и оставит три трупа следствию, – пусть криминалисты ломают голову, что здесь произошло, и как это юноша в белой рубашке и, черных слаксах, на которого вскоре дадут ориентировку московские менты, сумел, будучи уже задушенным стальной удавкой, на которой будут «пальчи – ки» одного из стариков выстрелить в первого старика и убить его, после чего, оставив уже свои «пальчики» на блестящей поверхности щечек из слоновой кости и никелированном курке убить и второго «деда» и дать дуба в метре-полутора от трупа.
Им за это «бабки» платят (хотя и смешные, но-святое дело – зарплата). Вот пусть и разбираются. А ему надо уродов из рам вырезать и брюлики из сейфа взять.