Book.

Король расположился на носу. Сиденьем ему служил бочонок, а на колене у него примостился Джон Ричмондский, тогда еще совсем малыш. Одет Эдуард был в свой любимый жакет черного бархата, а на голове у него была небольшая коричневая шапочка из бобрового меха с белым страусовым пером. На плечи он набросил пышный меховой плащ с опушкой из горностая. Позади него двадцать рыцарей в ярких нарядах из шелков и легкой тафты сидели кто на киле перевернутой лодки, а кто и на фальшборте, болтая ногами.

Лицом к ним всем Джон Чандос в двухцветном порпуане, поставив одну ногу на шток якоря, перебирал струны лютни и пел песню, которой научился в Мариенбурге, когда последний раз отправился с рыцарями Тевтонского ордена в поход против язычников. Король, его рыцари и даже лучники внизу смеялись веселым строфам и дружно подхватывали припев, а на соседних кораблях люди перегибались через борт, чтобы лучше расслышать песню, разносившуюся над водой.

Но внезапно она оборвалась. Дозорный на круглой площадке у верхушки мачты хрипло крикнул:

— Вижу парус!.. Два паруса!

Джон Банс, шкипер короля, приложил ладонь козырьком над глазами и всмотрелся в длинный вал тумана, заволокшего северную часть пролива. Пальцы Чандоса замерли на струнах — он, король, рыцари и все прочие тоже вглядывались в туман. На солнечный свет вырвались два маленьких темных силуэта, а следом за ними и третий.

— Это ведь испанцы? — спросил король.

— Нет, государь, — ответил моряк, — у испанцев корабли побольше, и они красят их в красный цвет. А чьи эти, не скажу.

— Пожалуй, я знаю! — воскликнул Чандос — Три корабля с моим отрядом на пути в Бретань.

— Верно, Джон, — сказал король. — Но взгляните туда! Во имя Пречистой, что это?

В стене тумана на некотором расстоянии друг от друга вспыхнули четыре слепящие звезды, а в следующее мгновение из нее появились четыре высоких корабля. Воинственный клич сотряс королевский корабль и был подхвачен на всех остальных, пока эхо его не прокатилось по всему берегу от Данджнесса до Уинчелси. Король вскочил на ноги, сияя радостью.

— Дичь поднята, друзья! — вскричал он. — Одевайся, Джон! Одевайся, Уолтер! И вы все поторопитесь. Оруженосцы, несите доспехи. Пусть каждый сам о себе позаботится. Время не терпит!

Удивительно было смотреть, как эти сорок знатных особ сбрасывали с себя одежду, заваливая палубу атласами и бархатами, а их оруженосцы, точно конюхи перед конскими состязаниями, изгибались, крепили, затягивали, завинчивали — надевали шлемы, застегивали латы, накладывали набедренники, и изысканно одетый придворный превращался в железного истукана. Там, где перешучивались и пели под лютню сэра Джона щеголи, теперь выстроились суровые воины. Внизу между кормой и носом лучники по команде своих начальников занимали назначенные места в деловитой тишине. Десятеро забрались в башенку на мачте — пост самый опасный.

— Подай вино, Никлас! — воскликнул король. — Благородные господа, пока вы не опустили забрала, приглашаю вас выпить со мной последнюю чашу. Прежде чем вы снова их поднимете, горло у вас порядком пересохнет, обещаю вам. Но за что бы нам выпить, Джон?

— За испанцев, — ответил Чандос, чье худое лицо выглядывало из просвета между забралом и подбородником, точно остроносая птица из дупла. — Пусть нынче сердца их будут тверды, а дух отважен!

— Хорошо сказано, Джон! — воскликнул король, и рыцари выпили вино с веселым смехом. — А теперь, благородные господа, по своим местам! Я буду командовать тут. Джон, тебе поручаю корму. Уолтер, Джеймс, Уильям, Фиц-Алан, Голдсборо, Реджинальд, вы останетесь со мной.

Джон, выбери кого хочешь, остальные спуститесь к лучникам. Шкипер, правь в самую их середину. Еще не зайдет солнце, как мы вернемся с красным кораблем в подарок нашим дамам или больше их не увидим.

Искусство плыть против ветра еще не было изобретено, не существовало ни фока, ни бизани — только лишь небольшие передние, служившие для поворотов, а потому английский флот, чтобы перехватить врага, вынужден был двигаться по проливу наискосок. Однако испанцы, шедшие по ветру, жаждали встречи не меньше, и это ее ускорило. С величавым достоинством два могучих флота все больше сближались.

Один великолепный карак обогнал остальные и двигался теперь на полмили впереди — красный с золотом, сверкающий железной полосой по бортам. Эдуард смотрел на него горящим взором, так хорош он был, пеня золоченым носом синюю воду.

— Прекрасный корабль, Банс, — сказал король стоявшему рядом с ним шкиперу. — Я не прочь помериться с ним силами. Прошу, держи прямо, чтобы мы его сокрушили.

— Коли я буду держать прямо, так один пойдет на дно, да как бы и не оба, государь, — ответил моряк.

— Чаю, с помощью Пречистой мы исполним возложенный на нас долг, — сказал король. — Держи прямо, шкипер, как я тебе повелел.

Оба корабля уже сблизились на полет стрелы, и испанские арбалетчики принялись за англичан. Их дьявольские короткие и толстые стрелы жужжали в воздухе, как осы, с треском били в борта, грохотали по палубе, с громким лязгом отлетали от рыцарских шлемов и лат либо с мягким шлепком впивались в тело жертвы.

Все это время лучники вдоль обоих бортов «Филиппы» стояли неподвижно в ожидании команды, и тут она раздалась. Все тетивы зазвенели разом. Этот звон смешался со свистом стрел, постанывающими выдохами лучников и рявканьем их начальников.

— Не торопись! Не торопись! Стреляй разом! Двести пятьдесят шагов! Двести шагов! Пятьдесят! Стреляй разом!

Рявканье это перекрывало все высокие звуки, как в бурю рев морских волов перекрывает вой ветра.

Два могучих корабля совсем сошлись, и тут испанцы чуть отвернули, чтобы удар получился скользящим. Тем не менее он был ужасен. Десяток матросов на площадке карака держали наготове каменную глыбу, чтобы обрушить ее на палубу врага, и вдруг испустили вопль ужаса: мачта под ними затрещала, начала крениться, сначала медленно, потом все быстрее, и с оглушительным грохотом легла набок, а их, точно камни из пращи, метнуло далеко в море. Много беды рухнувшая мачта наделала и на палубе. Однако «Филиппе» тоже пришлось нелегко. Правда, ее мачта устояла, тем не менее от толчка не только все на палубе попадали, но десятка два слетели в море с бортов. С мачты свалился лучник, и его тело гулко стукнулось о палубу совсем рядом с распростертым на ней королем. На низком шкафуте между башнями носа и кормы лежали со сломанными руками и ногами те, кого сбросило с них вниз. Но хуже того: от удара разошлись швы, и вода в десятке мест хлынула в трюм.

Однако это были опытные и дисциплинированные солдаты и моряки, уже много раз сражавшиеся вместе на море и на суше, и каждый знал свое место и свои обязанности. Все, кто мог, пошатываясь, поднялись на ноги и помогли встать чуть ли не половине рыцарей, которые, лязгая, перекатывались у бортов с боку на бок, придавленные тяжестью собственных доспехов. Лучники вновь построились. Матросы кинулись к щелям с паклей и смолой. Через десять минут порядок восстановился, и «Филиппа», хотя и понесла немалый ущерб, снова была готова к бою. Король с яростью смотрел по сторонам, как раненый вепрь.