Теперь Лене вдруг со всей очевидностью стало ясно: именно после того старого скандала с Ильей Котляром они с мужем начали отдаляться друг от друга. Лена старалась вспомнить хоть один случай, когда муж обратился бы к ней за поддержкой или советом в течение последнего года. Она продолжала с радостью и гордостью рассказывать ему о делах в музее, особенно о том, как прекрасно она подготовила ту или иную выставку, приняла иностранную делегацию или выступила на конференции. Она хвасталась, восхищалась собой и не обращала внимания на его сухие сжатые фразы о больнице: «Все нормально. Все в порядке. Ничего нового», и ее это не удивляло и не настораживало. Действительно, ну что может быть интересного в огромной больнице с десятком отделений и сотней сотрудников? Вот ее маленький мирок с этими крошечными достижениями – совсем другое дело.
Лене стало ужасно стыдно за себя, ее обуяло такое глубокое раскаяние, что она уже забыла о сидевшем рядом с ней чужом мужчине, полностью погрузившись в пучину прошлых ошибок, которые уже нельзя исправить, потому что нет больше человека, которого ты обидел, предал, бросил в трудную минуту, не нашел для него времени и участия, а теперь он мертв, а она еще хотела его отравить!..
– Кто хотел его отравить?
– Что?! – подскочила на месте Лена при звуке этого тихого вкрадчивого голоса.
– Кто хотел его отравить? – повторил Андрей.
Минуту назад Елена Сергеевна, словно впав в забытье, начала бормотать что-то себе под нос и когда Андрей уже хотел ее окликнуть, вдруг хоть и тихо, но вполне четко проговорила: «А она-то хотела его отравить!» Это прозвучало страдальчески, с надрывом. Андрей был почти уверен, что говорила она себе. Елена Бурмистрова хотела отравить мужа! Вот это поворот!
– Я не понимаю, о чем вы, – захлопала вдова подкрашенными ресницами. – Кого хотели отравить? – но голос ее предательски дрожал, а в глазах застыл ужас. – Я, кажется, задумалась и бормотала что-то невразумительное, – попыталась выкрутиться Елена под пристальным взглядом дознавателя. – Вероятно, неосознанно я говорила о любовнице мужа. Наверное, она была лучше осведомлена о его делах, раз он проводил с ней столько времени…
– А он проводил с ней много времени? – тут же поймал ее на слове Усов.
– Я не знаю. Должно быть. В последнее время он часто задерживался на работе, ссылался на какую-то министерскую проверку…
– И вас такое положение дел устраивало? – с долей сарказма спросил Андрей.
– Я ему верила. – Ее возмущение казалось искренним.
Но теперь Андрей уже не был склонен так безоговорочно ей верить. Елена Сергеевна лгала, и делала это мастерски. Она наверняка знала о разводе, но, как и говорила Скобелева, просто не желала информировать об этом окружающих – возможно, надеялась, что муж одумается? Да, будь на месте Андрея другой человек, возможно, Елену Сергеевну уж задержали бы и она активно искала бы адвоката.
Но что бы там ни говорила Елена Сергеевна, все же приходится признать, что причина перемен, произошедших с Бурмистровым, кроется не в его семье. Да и неожиданные финансовые поступления вряд ли объясняются безобидным выигрышем в Спортлото. А, как учит жизнь, где деньги, там и мотив. Любовь и страсть в качестве мотива для убийства безнадежно устарели.
В среду старший лейтенант Окуньков был занят поисками уволенных Бурмистровым сотрудников больницы – и даже успешно отыскал их, живых и невредимых. Бывший хирург – алкоголик Трошкин – работал в детском кардиологическом санатории. Данила не поленился и съездил туда, благо до станции «Молодежное» было не больше часа на электричке.
Трошкин его разочаровал, поскольку был трезв и вполне доволен своей новой жизнью. Да, признался бывший алкоголик, он был изгнан Бурмистровым с позором и, в общем, за дело. После изгнания он совершенно опустился, развелся с женой, и неизвестно, чем бы вообще закончил, если бы не тяжелая болезнь матери, заставившая его бросить пить и взяться за ум. Юрий Антонович смог справиться с зеленым змием, и, хотя с такой записью в трудовой книжке, какую «организовал» ему Бурмистров, место в операционной ему уже не светило, все же он смог найти работу в этом санатории, и даже со служебной жилплощадью. Два года тому назад Трошкин вторично женился, на своей коллеге, работавшей физиотерапевтом в этом же санатории. И теперь он совершенно счастлив.
Данила на всякий случай поинтересовался наличием у Трошкина алиби на день убийства Бурмистрова. Алиби у того не имелось. В тот день у него был выходной, и он целый день рыбачил один на заливе.
– У меня есть небольшая резиновая лодка. В ней весь день и просидел, – развел руками Трошкин, провожая посетителя к дверям кабинета.
Затем Данила навестил бывшего начальника технического отдела больницы Петрова Павла Федоровича.
Павел Федорович трудился директором маленького автопарка в одной не очень крупной туристической фирме. И никаких симпатий у Данилы Окунькова он не вызвал. Был он обрюзгшим, язвительным, желчным и всем сердцем ненавидел покойного Бурмистрова. Весть о смерти главврача пролилась целительным бальзамом на его отравленную обидой и жаждой мщения душу. Павел Федорович, услышав о смерти Бурмистрова, сперва серьезно, завороженно посмотрел на Окунькова, а потом наклонился, полез под стол, достал бутылку водки, налил себе рюмку и залпом выпил.
– Все боженька видит! – нравоучительно поднял он грязный указательный палец.
Алиби у неприятного Павла Федоровича на время убийства Бурмистрова имелось. И как бы ни был он отвратителен Даниле, придраться к бывшему начальнику техотдела он не мог.
Утро нового дня вновь застало Андрея Петровича в больнице. Он уже практически освоился в ее стенах, медсестры, пробегая мимо, кивали ему, как старому знакомому. Галина Николаевна, встретив его в коридоре, пригласила заходить попить чайку. Родион Михайлович, провожавший какую-то древнюю старушку с капельницей на УЗИ, чинно раскланялся. Олечка, секретарша директора, столкнувшись с ним в лифте, взяла его под руку, и, пока они поднимались на нужный этаж, нашептала ему новость о том, что Скобелева уже начала строить глазки Герману Юрьевичу.
В кардиологию Андрей Петрович и вовсе входил как в родной кабинет, но сегодня его интересовала не Ольга Степановна, а господин Котляр Илья Григорьевич.
Андрей Петрович умышленно пришел именно с утра, когда все врачи были заняты на утренних обходах. Он заранее обговорил свой визит с завотделением, и потому, едва лишь Андрей появился в коридоре, как дежурная медсестра, подхватив его под белы руки, проводила в палату, выдала ему поношенный махровый халат и указала на пустующую койку. На ней-то Андрей Петрович, прикрыв ноги казенным одеялом, и остался дожидаться визита Ильи Григорьевича.
Доктор Котляр, загорелый, гладко выбритый, с выражением невыносимой скуки на лице, наконец появился на пороге палаты. Прикрыв за собой дверь, он растянул губы в тугой резиновой улыбке. Андрею показалось, что в любой миг его губы могут сомкнуться в линию с громким щелчком.