— Меня дико раздражает гостиница, Исидора Валерьевна.
— Это я уже поняла, дальше.
— Я не могу успокоиться, начинаю волноваться, когда оказываюсь здесь.
— С непривычки, пройдет. Чуть освоишься, это быстро в твоем возрасте, установится ритм и распорядок, почувствуешь покой и уют. Не все сразу. Ты умен и талантлив! — помни об этом каждую минуту. И не отвлекайся на мелочи. Не надо рассматривать соперников, ты не на дуэль после бала приехал. Есть только ты, и есть твоя программа, ты ее превосходно знаешь, выучил, отшлифовал. Ты уже взрослый, даже слишком! Помни, легендарный Эмиль Барденн в двадцать пять лет достиг вершин славы.
— Я не знаю, как обозначить, но странное смятение внутри. Я появляюсь в жерле адского котла — административный корпус и концертный зал иначе не назовешь — тут же смущаюсь, все рассыпается. Вокруг столько китайцев и корейцев, они иначе играют, иначе реагируют, так нехорошо говорить, но я теряю самообладание, постоянно с ними сталкиваясь, слушая их игру!
— Не слушай.
— Я поневоле. Мимо прохожу, часто двери открыты.
— Митя, этот конкурс в высшей степени европейский. Потому я и хотела, чтобы ты непременно в нем участвовал. Кто лучше может прочувствовать музыку Барденна — ты, кого я растила мыслящим человеком, воспитанный на беспрерывности традиций, умеющий к тому же сильно и глубоко чувствовать, — или пианист, приобщающийся к чуждой ему культуре? Если бы тебе предстояло играть китайский фольклор — я бы, пожалуй, переживала.
Вовсе не думай ни о чем! Кроме музыки. Ты можешь читать, можешь смотреть телевизор иногда, учить языки понемногу, результат скоро даст себя знать — вот увидишь! Ты сейчас впитываешь впечатления, как губка, не теряй момент, тебе это вскоре очень и очень пригодится. Ты можешь гулять, но не впопыхах, а неторопливо ходи пешком, от часа до полутора в день, слышишь? Это важно! Не расходуй зря образы и чувства. Не думай ни о чем в перерывах между занятиями. И сосредоточивайся мгновенно, когда необходимо. Какой у тебя номер, кстати? Ах, боже мой, постой… сейчас тебя в новостях показывают, Митенька, да ты просто великолепен! Номер первый! Как мило. И ты говоришь! Ты сам говоришь с журналистом, браво!.. Нет, слово «легитимность» ты зря приплел. Но эффектно, своеобразный шарм… Поздравляю, тебя в России уже видят и, как всегда, любят. Я потрясена, это лучшее лекарство для старенькой училки, не возражай. — В голосе Исидоры явственно слышались нотки удовлетворенного самолюбия, она, шелестя, засмеялась — легонько, почти неслышно. — И прекрати, дорогой мой, нервничать. Выпей чаю с вареньем, я уверена, его подадут в номер, если ты снимешь трубку гостиничного телефона, обычно аппарат стоит на тумбочке. Так? Позвони, подожди, тебе все принесут; неторопливыми глотками пей теплый зеленый чай. Ты заснешь незамедлительно. Я уверена.
Он расслышал соль-диез протяжных гудков и вздохнул с явным облегчением. Исидорина уверенность непоколебима, она передается на расстоянии. Митя выполнил указания до мелочей и уже через полчаса спал, дыша безмятежно и ровно.
Рыжий хвост торчком, деловитая мордочка, малюсенькие лапки цепко хватаются за следующую перекладину, скребущее постукивание коготков, детали неразличимы, свист вертящегося колеса, скорость и беспрерывность делают его размытой лентой с нечеткими краями. Стремительный бег на месте тренированной белки. Впрочем, почему «тренированной»? Испуганный зверек оказался внутри колеса, от безвыходки прутья царапает, за выживание борется. Колесо кто-то извне вращает, остановить движение белка не умеет, не знает как. Постепенно привыкла, чуть что коготки вонзает, вострит изящно хвост — и за дело. Механическое веселье, белке процесс понравился. Ярмарочное развлечение. Ах да, совсем забыла — и в клетке у белочки такое колесико приделано, она сама его вертит. Природой заложена неутомимость и страсть к движению в никуда. А зрителям любопытно наблюдать ее прицельную ловкость.
Так или примерно так думала Илона Вельская, красавица и светская журналистка, о своих метаниях по конкурсным событиям, в самый центр которых она поневоле ввинтилась.
Уже десять дней с неимоверной скоростью и завидной энергией она бежит по кругу, не особо при этом сдвигаясь с места, чувствуя себя наподобие этой самой белки в колесе, но колесо-то из чужой клетки, будто она его сперла откуда-то и к себе притащила. Резиденты каких-нибудь вражеских разведок надевают чужую личину и внедряются внутрь секретного чего-то там по производству оружия, так скажем. Вот чем-то вроде такого резидента Илона себя иногда ощущала, оказавшись в самом что ни на есть горниле музыкального конкурса в А. Время сжалось, дни так наполнены, что казались бесконечными.
Она понимала, что может поднатужиться и выглядеть эффектно для постороннего взгляда, но устава чужого монастыря Илона явно не знала, рисковать и чрезмерно высовываться не хотелось. «Со своим уставом не ходи…» — сказано. А как узнать чужой устав быстро и в точности — не сказано. На это время нужно, как минимум.
Времени не было — конкурс в разгаре. Илона наблюдала и одновременно участвовала: описывала события и находилась в теснейшем контакте с двумя ключевыми персонами крупнейшего музыкального состязания. Голова у нее шла кругом, на автопилоте она просыпалась утром, шла на завтрак в очень приличном отеле, поблизости от концертного комплекса, там непременно встречалась с Питером Уэйлем, завтракали они вместе. Это было самое счастливое время дня, хотя она всегда считала себя совой, а не жаворонком. Совы оживают по ночам. Утренние часы могут бодрить только в случае приятных сновидений. Но здесь, в А., она стала жаворонком, она приветлива и счастлива по утрам!
Питер был ее единственным проводником по новой для нее территории музыкальных страстей, радостей, горестей и скандалов. Илона слушала почти всех конкурсантов во время первого тура, потом большинство участников второго тура — и главным открытием было: здесь нет места необъективности! Склоки, дрязги в жюри, «выдвигание» собственных учеников и «задвигание» чужих, муки оскорбленного самолюбия, взаимные обвинения и непременная зависть, но побеждает все-таки тот, кто сыграл лучше и убедительнее всех — в нужное время и в нужном месте, там и тогда, здесь и сейчас. Неотменимо. Иначе не происходит. Иначе смешно. Суровая штука — музыка.
Сравнивать музыкантов со спортсменами неэтично — а ведь она почти утвердилась в мысли, особенно после прочитанных книг на околомузыкальные темы, — что между ними нет особой разницы. Выдержка, выносливость, подготовленность, изнурительные тренировки, мечты о победе и больших деньгах. Все так. Но для спортсмена главное — добежать быстрее, забить гол вовремя и прыгнуть выше всех. Эмоциональность бегуна или умение атлета прыгать изящно на результат не влияют. А для пианиста изыски и тонкости — главное. Хотя нет, главное — бурный темперамент. Снова не так. Главное — умение сыграть по-своему, отличаться. Не то, не то, не так… Илона впервые в жизни поняла: она понятия не имеет, как описывать происходящее. Музыку словами не расскажешь. Она читала чужие статьи о музыке — либо скучно и заумно, либо поверхностно. Либо пишут музыканты — тогда смешно, они редко умеют хорошо писать. Либо дилетанты — тогда еще смешнее, они своими словами пересказывают ощущения дилетанта. Впрочем, соображения дилетанта не веселят. Так что в обоих случаях грустно.